Хозяин - [9]

Это цирковое представление прервал Хозяин, приподняв склоненную на грудь голову, — отчего даже Шутька присмирела, словно бы ощутив в окружающем какую-то перемену. На этот раз кивком был призван пред царские очи Никки.

Он двинулся вперед, волоча ноги, сердитый, испуганный, и против собственной воли поднял глаза, чтобы встретиться ими с синим взглядом Хозяина.

Взгляд оказался долог, почти бесконечен, — две минуты, три, четыре, пять.

Наконец, Хозяин вздохнул. Казалось, он старается набрать в себя столько воздуху, чтобы хватило и на охотничью куртку, и на велосипедные бриджи, и на гетры. Он прищелкнул пальцами, отчего Китаец дернулся, будто подстреленный. Он протянул руку, в которую был со всей поспешностью вставлен третий стакан виски. Он уронил пустой стакан на ковер.

И затем, с новым глубоким вздохом, он промолвил, обращаясь к Никки, голосом удивительной красоты:

— Non omnis moriar.

Вот и все слова, прозвучавшие во время аудиенции, не считая, конечно, тех, что произнес Никки.

Глава пятая Гипноз

За черной дверью их поджидал трепещущий Бонио. На сей раз он изъяснялся как завзятый кокни.

— Чего он те сказал-то? Подходил ты к ведьмаку?

— Сказал что-то на латыни.

— А ты, выходит, не понял?

— Вроде бы нон омнис и еще чего-то.

— По-латински, значит? Это, получается, полюбился ты колдуну. Он на радостях всегда по-иностранному лопочет.

И пока дети шли коридором, Бонио, так и не успев добраться до валлийского, вдруг махнул рукой на все диалекты. С этой минуты и до последней их встречи он разговаривал, словно священник из пьесы, каковая манера речи и была для него натуральной. Дети так никогда и не выяснили, для чего ему в самом начале понадобилось прибегать к столь странным имитациям. Возможно, они представляли собой некое подобие камуфляжа, возможно, объяснение состояло в том, что он был по природе своей обманщиком, а может быть, он получал утонченное удовольствие, издеваясь над ними. Однако теперь, когда они попали в фавор к Хозяину и им, может быть, предстояло занять заметное место во всей этой странной компании, Бонио снедало желание подслужиться к детям, протянув им руку христианского милосердия.

— Дорогие мои юные друзья, — сказал он, — позвольте мне поздравить вас с успехом, который вы имели у нашего руководителя! Я не питаю ни малейших сомнений в том, что перед вами открывается великое будущее — будущее членов нашего счастливого сообщества! Мне следовало бы сказать, сообщества счастливых братьев, обосновавшегося на дивном камне сем в серебряной оправе океана и так далее. И пусть первым из ваших друзей станет тот, кто первым разделил ваш триумф. Нет ничего, я повторяю, ничего такого, чего я не сделал бы для моих юных соратников, лишь бы это было в моих силах. При любых затруднениях обращайтесь к доктору Мак-Турку. Трясун Мак-Турк, так называют меня на нижней палубе, — своего рода прозвище, как вы понимаете, — дело обычное у скитальцев морей. Считайте меня вашим другом, о нет, вашим слугой. Скажем так: рабом рабов Божиих, ха-ха. На Трясуна вы можете полагаться во всем. Я хоть и не имею счастия вкушать доверенность нашего Хозяина, — ибо, поверьте мне, раз он не только оставил вас при своей особе, но и беседовал с вами на латыни, значит существует некая Цель, о да, и возможно, великая, — я, повторяю, хоть и не имею счастия входить, подобно вам, в число избранных, однако ж и я, даже я, на чтонибудь да полезен. Винтик, дорогие мои, маленький винтик могучего механизма. Да, и бедный старый доктор Мак-Турк не считается здесь чем-то никчемным. Теперь он ваш друг. Положитесь на него. Нет ничего, абсолютно ничего, о чем вы не могли бы его попросить.

Пока они слушали эту речь, Никки чувствовал, как в нем просыпается бес злоехидства.

— Ничего?

— Ничего.

— Тогда скажите мне, чему равен корень квадратный из сорока девяти миллионов сорока двух тысяч девяти?

Доктор Мак-Турк, не сморгнув, мгновенно ответил:

— Семи тысячам трем.

Свернувшись на больничной койке с измасленной дворняжкой, пригревшейся у нее на груди, Джуди сказала:

— По-моему, он замечательный человек.

Спрашивать «кто?» было бессмысленно.

— Почему это, интересно?

— Ну как же, Никки, ведь он такой добрый. Его ужасно заинтересовало все, о чем я ему рассказывала. Он сказал, что был когда-то знаком с папиным прадедушкой. Представляешь, какой он старый? Это после того, как я рассказала, кто мы такие и как мы приплыли сюда на яхте дяди Пьерпойнта только ради того, чтобы потом похвастаться, что мы здесь побывали, и…

— О чем это ты, Джу?

— О Хозяине, конечно. Как любезно он себя вел! А потом я рассказала ему, что у нас отняли Шутьку, и как она, бедненькая, скучает, и он отправил за ней Китайца и сказал, что у него тоже был скай-терьер, подарок королевы Виктории, его звали Рэбби и он…

— Послушай, Джуди, да вы же ни слова не сказали друг другу!

— Ой, Ник, ну что за глупости. Мы с ним проговорили несколько часов.

Никки, не веря своим ушам, беспомощно уставился на сестру.

— И что же ты ему рассказала?

— Все. Я рассказала, какой дядя Пьерпойнт богатый, и что в Америке он был Сенатором, а он сказал, что знал однажды молодого человека по имени Рокфеллер, который давал на чай по десяти центов мальчикам, носившим за ним то ли клюшки для гольфа, то ли мячи, и еще сказал, что хорошо бы познакомиться с дядей Пьерпойнтом, потому что дядя может быть для него полезен, а я рассказала ему про маму, а он сказал, что пошлет ей весточку про нас, — ну, что с нами все в порядке, и объяснил, почему мы пока не можем вернуться на яхту…