Хозяин Спиртоносной тропы - [10]

При свете луны и зарождающегося утра Кузя определился на местности. Внизу широкий, длинный лог между гор. Но это не Чибижек, понял сразу. Он стоял на склоне горы между невысоких кедров, растущих по краям небольших полянок. Не зная, что дальше делать, хотел закричать, но не посмел. Его присутствие могло испугать птиц, а это не понравится стрелку. Лучше потихоньку идти по полянам, часто останавливаясь и слушая, что творится по сторонам. Так или иначе, охотник все равно должен себя обнаружить: шаги по насту слышны далеко и хорошо.

Перешел одну поляну, остановился: тихо. Только слышно, как в стороне беспрерывно «точит косу» азартный глухарь. Ему помогают еще несколько петухов, но сейчас это неважно. Подождав немного, опять прошел какое-то расстояние. Между деревьев, далеко внизу что-то замерцало. Или показалось? Нет, тусклый светлячок напомнил о себе еще раз, потом еще и еще. У Кузи часто забилось сердце: огонь!

В следующее мгновение он мчался не разбирая дороги на спасительный свет. Сучки, ветки, кочки, какие-то другие препятствия не могли сдержать его стремительный бег. В голове кипела единственная мысль: только бы не потерять из вида спасительную метку, от которой зависела его жизнь.

То расстояние в два или три километра Кузя преодолел на одном дыхании. Не останавливаясь ни на мгновение, быстро спустился с горы и очутился на небольшой поляне возле речки. В свете зарождающегося утра его взгляду предстала обычная картина небольшого поселения. На невысоком пригорке, на некотором расстоянии друг от друга расположились несколько маленьких, утонувших в глубоком снегу домиков. Они больше походили на приземистые избушки, чем на нормальное жилище человека — избы-пятистенки. Вероятно, люди жили здесь временами, не постоянно. Возможно, это был приют для старательской артели или «жилуха», стоянка для ночлега путников. Но это было неважно. Главное — здесь были люди. Об этом говорил дым, валивший из печных труб и расчищенные тропинки, соединявшие строения.

Собак не было. Кузе пришлось подать голос, чтобы вызвать кого-то на улицу. Подойдя к крайнему домику, он крикнул. Его не заставили долго ждать. В распахнувшуюся дверь вышла старушка в длиннополом, черном платье с туго повязанным на голове платком и босыми ногами. Увидев его, она удивилась. Не в силах сказать слова от испуга, стала быстро креститься двумя пальцами. Потом, все же совладав с чувствами, запела тонким, детским голосом:

— Спаси Христос! Ты откедова такой махонький, одиношный, да ранней зарей? Уж не Архангел ли ты?

— Нет, не Архангел, бабушка, — ответил ей Кузя после приветствия. — Я заблудился.

— Заплутал, сердешный? Ох, ты, Мать Пресвятая Богородица, — осеняя себя быстрыми взмахами руки, молвила та. — Да яко же так? Кто же тебя сподобился отпустить единого в ношный путь?

— Никто меня не отпускал. Я сам… — со слезами на глазах объяснил он. — Не могли бы вы мне подсказать дорогу на Чибижекские прииска?

— Ты приисковый? — еще больше удивилась старушка. — Ох, ты, Аника-воин! Это ж как ты сюда добрался далеко?

— Шел, да и пришел, — продолжал хлюпать носом Кузя. — Хотел глухаря поймать да тяте с мамкой принесть.

На разговор из разных домов вышли такие же, в черных одеждах люди: двое мужчин и шесть женщин в преклонном возрасте. Выслушав объяснения, также были шокированы его приходом. Негромко переговариваясь между собой, то крестились, то качали головами.

— И скоко ты по тайге блудишь? — таким же тонким, удивительно чистым голосом проговорил старец с пышной бородой, вероятно, старший.

— Вторая ночь идет.

— Дома-то, наверное, потеряли?

— Потеряли, — согласился Кузя, опустив голову.

— Голодный, небось?

— Да, кушать хочу.

— Что ж — проходи, вон в захожую избу, что с краю, — указал пальцем старец и обратился к одной из женщин. — Мать Анисия! Подай мальцу кушать, чем Бог послал.

А сам, повернувшись, исчез в дверном проеме той избы, откуда появился.

Кузя направился куда указал старец. Все остальные разошлись по своим местам. Спустившись по вырезанным в снегу ступенькам, распахнул скрипнувшую дверь, оказался в темном помещении. Приглядевшись, увидел в углу столик, на нем жировик. Зажег его, осмотрелся. В небольшом, три на три срубе, двое узких вдоль стен нар, в углу печка-глинобитка, на ней котелок. В стене затянутое бычьим мочевым пузырем оконце. В избушке тепло, видно, что кто-то ночевал. На нарах сухая трава, пол земляной, до низкого потолка можно достать рукой. Присел у входа, стал ждать.

Вскоре на улице послышались быстрые шаги, дверь распахнулась. Анисия, не заходя внутрь, подала ему несколько вареных картофелин, пареную репу, попросила подать посуду. Кузя осмотрелся, нашел на столе чистую кружку, подставил под крынку. Та налила ему свежего козьего молока, крестясь, певучим голосом проговорила:

— Покушай покуда, потом, вон, на нары приляг. Вскорости Федот должен возвратицца. К нам в кельи не ходи, неможно. Коли что надобно, кликнешь. — И, перед тем как уйти, перекрестилась. — Спаси Христос!

Кузя даже не успел спросить, кто такой Федот, откуда должен прийти и почему к ним нельзя приходить. Дверь скрипнула, Анисия ушла. Он схватил картошку, с жадностью стал есть, запивая молоком. Казалось, что до этой минуты ничего вкуснее не пробовал.