Хозяин музея Прадо и пророческие картины - [41]

Я представил сцену, как умиравший император возлежал на горе подушек и, одолеваемый болью в конечностях, не сводил глаз со своего изображения, взывающего к Святой Троице. В окружении братьев иеронимитов самый могущественный человек на земле принял соборование, попросил со слезами прощения у присутствующих и молил Господа о милосердии. И одновременно он ни на мгновение не забывал, как описывал в своих трудах Августин Блаженный чудо божественного явления, которое как в зеркале отражалось на полотне Тициана.

И с этим нарисованным в воображении образом, пронизанным щемящим чувством печали и надежды, я прибыл в Прадо. Поспешно предъявив льготный пропуск, я ринулся в галерею первого этажа. В тот день «Глория» должна была получить заслуженную высшую оценку. Очутившись перед колоссальным панно — три с половиной метра в высоту и два сорок в ширину, — я сообразил, что Карл не мог держать картину в домике, где умер, поскольку она там просто не поместилась бы. Самым правдоподобным становилось предположение, что император молился перед этим образом у главного алтаря церкви в монастыре Святого Юста, прямо над тем местом, где его сначала похоронили, рядом с супругой. Но после длительного созерцания картины я, кажется, понял еще кое-что. Картина не только даровала утешение, укрепляла веру и являлась своеобразной картой загробного мира, но и внушала надежду, будто смерть — не конец пути. И чудесным образом, через заступничество Мадонны и Святого Иоанна — фигура, обращенная к зрителю спиной в левой части композиции, — волей Троицы и благодаря потомству император сохранит силу влиять на судьбу своих земель.

— Тициан и Карл Габсбург! Маленький сговор титанов!

Громкое восклицание вывело меня из задумчивости. И оно сорвалось вовсе не с губ праздного туриста. Эти слова произнес у меня за спиной человек, которого я узнал мгновенно.

— Доктор Фовел! Я не ожидал вас сегодня встретить.

После зловещих предупреждений сеньора Икс меньше всего мне хотелось видеть странного своего знакомого, тем более что я находился в другой части музея, далекой от залов, где мы обычно беседовали. Я попятился.

— Неужели? — Маэстро иронически поднял брови, расстегивая пуговицы пальто. — Я всегда на месте, ты не забыл?

— Нет, конечно.

— Кроме того, ты остановился около одной из моих любимейших картин. Мы не могли не встретиться.

— Серьезно?

— В действительности, увидев, как ты застыл тут, перед шедевром, который, к несчастью, большинство посетителей обычно не замечает, я подумал, что мог бы рассказать тебе об отношениях, связывавших Тициана и Карла V. Уверен, тебе будет интересно.

— Боюсь, у меня сегодня мало времени, доктор.

Оправдываясь, я украдкой оглядывался по сторонам, выискивая кого-нибудь, кто проявлял бы повышенное внимание к нашему разговору. Просторный зал номер 24 практически пустовал. Он был проходным, и там редко кто задерживался. Тот день не представлял исключения. Тем не менее меня держал в напряжении страх, что загадочный сеньор Икс обретается где-то поблизости и увидит нас вместе. От Фовела мое состояние не ускользнуло.

— Что случилось? — спросил он.

— Ничего…

Маэстро вновь недоверчиво поднял брови.

— Ничего. Правда, — произнес я.

— Ты ждешь кого-нибудь?

Я покачал головой. Фовел удовлетворенно улыбнулся:

— В таком случае я отниму у тебя несколько минут и растолкую смысл первой картины из арканона Прадо.

— Арканон Прадо?

— Вот видишь! Именно это мне нравится в тебе. Любознательность сильнее тебя. Так уделишь мне немного времени?

— Разумеется, — вздохнул я. — Но что такое арканон?

— Печально, что о нем знают немногие. По сути, речь идет о своеобразной классификации шедевров, которые хранятся в музее. Сама идея появилась сравнительно недавно, приблизительно в начале XIX века, когда при королевском дворе еще привечали всяких магов, астрологов и докторов оккультных наук. Из их числа была создана группа, долгое время она изучала тайную историю собранных тут шедевров, чтобы определить, какие из них имели мистическое предназначение, а какие нет. Ее называли «каноном арканов» или для краткости арканон.

«Очень остроумно», — подумал я.

— И вы утверждаете, доктор, что «Глория» является первым номером в списках арканона?

— Да. Но я признаюсь тебе кое в чем: возможно, следует пересмотреть упомянутый каталог. В конечном счете «Глория» ни в коем случае не была первой работой с сокровенными смыслами, которую Карл V заказал Тициану. Хочешь увидеть ту, с которой действительно все началось? Она тут, неподалеку.

— Ладно, — кивнул я. — Если только быстро…

Мы двинулись в глубь галереи, простиравшейся перед нами, оставляя за спиной один шедевр за другим. Весьма похожие «Адам и Ева» Рубенса и Тициана, «Омовение ног» Тинторетто, притягательная картина «Диспут с докторами» Веронезе… Наконец, маэстро сбавил шаг в преддверии зала номер 12, где экспонировались парадные королевские портреты кисти Веласкеса. Но в зал мы не пошли. Повернувшись на каблуках у порога святая святых музея, мы очутились перед…

— «Карл V в сражении под Мюльбергом», — торжественно провозгласил Фовел.

Я почувствовал разочарование. Эту картину я видел тысячу раз. Считалось, что она положила начало моде на конные портреты королевских персон и менее всего навевала мысли об эзотерике. Ничего таинственного не просматривалось в почти квадратном полотне гигантского размера — 3,35х2,83 метра, — изображавшем во всем величии и славе грозного и решительного Карла V в боевых доспехах и верхом на гнедом испанском скакуне. Холст являлся чистой воды официозом, призванным увековечить знаменательную для истории империи дату 24 апреля 1547 года, когда войска кесаря разгромили в битве при Мюльберге армию протестантов. И вся выразительная пластика картины подчеркивала силу, властность и волю. То есть внешние атрибуты. Экзотерические. Иными словами, вещь относилась к произведениям, никогда меня не интересовавшим.