Хозяин Мрака - [62]

Могущественный и непоколебимый, прошедший через череду страшных потерь и выдержавший несколько десятилетий страшных пыток, Элин Нойр считал себя бесчувственным, чёрствым человеком, чьи эмоции — это всего лишь эхо того, какими они должны быть. Но сейчас он понял, сколь сильно ошибался. Его сердце болело так, словно его рвали на части тысячи тысяч крошечных симбионтов, а все мысли в спешке покидали голову, стремясь образовать там вакуум. О, как же Элин хотел не думать, хотел раствориться в пустоте и просто забыть обо всём: о себе, о Китеже, о симбионтах… об очередной утрате.

Даже самую крепкую сталь можно закалить лишь до определённого предела, после пересечения которого она обретёт невиданную твёрдость, но одновременно станет до смешного хрупкой. И сейчас Элин уже занёс ногу над границей, отделяющей его от чего-то страшного и жуткого.

— Дарагос… — Хриплый, не похожий на человеческий голос вырвался из глотки задравшего голову перерождённого, вперившего взгляд в серебряные глаза мечника. — … что такое душа?

— Точного ответа на этот вопрос не было даже у нас. Но если объединить то, что было известно моей расе, то можно сказать, что душа — это неделимый потенциал, которому нечто придало определённую форму. Этот потенциал лежит в основе всякого живого существа, не позволяя ему прыгнуть выше головы…

— Если душа неделима, то что тут делаешь ты?

— Я уже говорил, что мы знали о душе не всё. Очевидно, свойство неделимости было ошибочно, а симбионты нашли способ это доказать и обернуть себе на пользу. — Спокойно пояснил мужчина, силясь понять, что за мысль породил умирающий Нойр.

— Душа делима — это факт. — Сказал как отрезал Элин, опустив ладонь на плечо Эриды. Та, видимо, понимала как бы не меньше Дарагоса, так что вопрос в её взгляде прочёл бы и слепой. — Из этого следует, что душа — это не нечто цельное и неразборное…

— Это вывод на грани фола. — Выказал обеспокоенность Дарагос, глядя на то, как к перерождённому стекаются его силы.

— … и если две души объединить в одну, то и та, и другая окажутся в равном положении.

— Не выйдет! — Эрида попыталась сбросить руку перерождённого, но тот не позволил ей этого сделать. — Элин, так ты можешь погибнуть!

— Мы оба можем погибнуть. А можем выжить. И этот вариант явно лучше того, в котором кто-то из нас гарантированно умирает. — Дарагос, осознав, что именно сказал его ученик, решивший покончить и с этим недавно полученным званием, и со своей жизнью, лишь покачал головой. Он, конечно, не собирался переставать помогать странному парнишке с попытками восстановить душу, но не очень-то верил в успех этого предприятия. Вперёд его толкало лишь любопытство, присущее каждому древнему существу. — В твоих интересах приложить все свои силы. И ещё один момент, змейка.

— Какой…?

— Я запрещаю тебе умирать. — На лице перерождённого впервые за последние сутки проскользнула ухмылка, а Эрида надулась: носитель понял, что она хотела сделать, заранее запретив разрушать свою сущность.

И теперь у Эриды оставался лишь вариант, в котором они или выживали, превращаясь в нечто совершенно новое, или умирали, оставляя не только эту реальность, но и весь Мир…

Глава 21

Если какой-то безумец бросит в котёл молоток и отвёртку с твёрдым намерением путём варки объединить эти две вещи в одну, то невольные зрители сего действа лишь покрутят пальцем у виска. Души в понимании Дарагоса были именно такими твёрдыми, сиречь — несмешиваемыми вещами. Их можно было распилить на части, но в таком случае о полноценной функциональности не шло и речи. Часть души истинного человека, — а известный нам Дарагос именно ею и был, — могла сохранить некоторые знания и силы, но не самого себя.

Дарагос помнил, каким он был раньше, но момент смерти и разделения не запечатлелся в его памяти. Да и многие периоды долгой жизни истинного человека точно так же были покрыты густым туманом, в котором изредка удавалось разглядеть череду мимолётных смутных образов.

Потому-то некогда великий мечник, один из лидеров сопротивления, свободе никоим образом не обрадовался. Смерть симбионта, в душе которого он был заточён, обрекала на смерть и его самого… если, конечно, части души не удалось бы перебраться в другой сосуд, что Дарагос в конечном итоге и сделал. Но он поступил так не из-за страха смерти, а потому, что в его зачерствевшей за века заточения душе ярким пламенем загорелось желание направить на путь истинный того, к чьему становлению уже приложил руку младший братец.

Чтобы потом, через сотни или тысячи лет, Марагос услышал историю Элина Нойр — и понял, что даже в это его дело умудрился вмешаться вездесущий строгий старший брат. Дарагос не был наделён хорошим воображением, но даже он, представив сию картину, едва не рассмеялся во весь голос…

Но если вернуться к теме смешения душ, то можно сразу понять, что мнение Элина Нойр по этому вопросу кардинально отличалось от представлений Дарагоса.

Анимус с рассыпающейся на части душой искренне верил в то, что душа — это не молоток, пила или отвёртка, которые являются собой лишь в том случае, если сохраняется их целостность и форма. Он считал душу чем-то вроде сгустка воды, который, при желании, можно смешать или соединить с другим таким же сгустком, в итоге получив нечто новое. На такие выводы его натолкнули не столько знания, — весьма расплывчатые и примерные, — сколько интуиция.