Хозяин кометы - [48]
– У тебя, Джей Би, лицо не подходит к твоей фамилии.
– Откуда ты приехал?
Когда Монгомери, потомок приплывших на «Мейфлауэре», посмотрел на него свысока своими сонными глазами, Джей Би впервые остро ощутил связь между собой, до приезда в Калифорнию, и своей родной матерью. И при этом подумал: если не вглядишься в свое прошлое, запечатанное в младенческих снах, то превратишься в безвестного изгоя.
Впрочем, он и до этого всякий раз, когда смотрелся в зеркало, не мог понять, почему у него лицо чужака.
Макхенесси издевался и колотил его, приговаривая:
– Ты, наверное, не Пинкертон, а китаец Пин Хер Тон.
– Я приехал сюда, перебравшись через Тихий океан. – Джей Би всегда отвечал только так, не добавляя больше ни слова. Он даже не знал имени, которое подходило бы к его лицу.
Монгомери сказал:
– Племена навахо и апачей тоже, наверное, перебрались через Тихий океан, – и стукнул его.
Джей Би без всяких на то оснований стали считать полукровкой, в котором якобы смешалась кровь коренных жителей Америки и белых людей.
Действительно, когда они путешествовали всей семьей по пустыне, он видел мальчишку, который был очень похож на него. И на самом деле почувствовал удивительную родственную близость с ним. Джей Би помнил лишь обрывки слов языка, на котором говорили по ту сторону Тихого океана. Помнил, что его звали Торабуру – Чайные Глаза. Что тетю, которая пела ему странные песни, звали Судзуки. Он знал, что «уми» значило океан, «оокий» – большой. Помнил, что Баттерфляй – это «Чио-Чио», а «как вы считаете?» – «икага дэска».
Японские слова, черты лица, явно отличающегося от лиц одноклассников, в конце концов привели Джей Би к мысли, что в нем течет кровь людей с другого берега Тихого океана.
Джей Би хотелось узнать, с каким прошлым он приехал в Америку. Образ матери, которую он видел в младенческих снах, мелькал в его сознании, превращаясь в ветер, дождь, цветы. Джей Би не терпелось понять подлинный смысл того смутного воспоминания, которое бередило его сознание.
7.7
Учась в старшей школе в Сан-Франциско, Джей Би стал время от времени наведываться в Чайна-таун, впитывать в себя запахи и звуки Азии, искать то, что вызовет отклик в его сердце. Но от запахов кунжутного масла и сушеной рыбы у него, привыкшего к тостам и маслу, чесалось в носу, а звучание кантонского диалекта он пропускал мимо ушей, так же как музыку, исполняемую на инструментах из бамбука.
Однажды, когда он, как обычно, спускался по дороге, ведущей от Чайна-тауна к Юнион-сквер, он услышал до боли знакомое: «Икага дэска». Он побежал на эти слова, как ловец бабочек. И увидел невысокую полную женщину, по ее виду и движениям ему с первого взгляда стало понятно, что она не китаянка. На ней было кимоно с рисунком из цветов ириса. Джей Би смотрел ей в спину и, понемногу сокращая расстояние, шел за ней до самой Юнион-сквер. Она обернулась, почувствовав, что кто-то ее преследует, и Джей Би стал забрасывать ее японскими словами, которые помнил^
– Оисий, оокий, тёотё, икага дэска.[38]
Женщина с удивлением посмотрела на него снизу вверх, а он, тыча себя пальцем в грудь, говорил:
– Тямэ, тямэ,[39] – а потом, указав на ее грудь, воскликнул: – Оппай! Оппай![40]
Женщина снова повернулась к нему спиной, будто хотела поскорее отвести взгляд от чего-то неприятного, и уже собиралась уйти, когда Джей Би крикнул:
– Судзуки!
Она остановилась, оглянулась и спросила:
– Откуда вы знаете мое имя?
Может быть, в этом была какая-то мистика, но женщину на самом деле звали Судзуки, она приехала сюда из Японии учиться в университете.
Джей Би попросил, перейдя на английский:
– Научите меня японскому, пожалуйста.
Занятия японским с мисс Судзуки начались через две недели после этой встречи в Чайна-тауне. Джей Би приходил к ней – она снимала комнату в доме у священника.
Неужели его мама в Японии разговаривала на таком сложном языке?
Джей Би не умел выражать свои мысли и желания на каком-нибудь другом языке, кроме английского; он потерянно смотрел на иероглифы, которые казались ему бороздами, вырезанными на камне, или спутанными нитками. Чтобы вернуть утраченный японский, нужно было опять превратиться в ребенка и слушаться мисс Судзуки. Джей Би, тоскующему по своей матери из снов, втайне даже хотелось этого.
Он никому не говорил о том, что учит японский: ни одноклассникам, ни родителям. Наверное, если бы и рассказал, они не были бы против и не стали бы ему препятствовать. Аделаида даже сказала бы: «Это язык страны, в которой ты родился, и учить его – совершенно естественно». Но Джей Би намеренно хранил свои занятия в тайне, он мечтал, как в один прекрасный день заговорит на языке, который не знают ни его одноклассники, ни учителя, ни родители, как он расскажет о лживой свободе и лживом равенстве. Он надеялся, что выучив японский, сумеет перебороть покорность, с какой он принимает идеалы Аделаиды, найдет в себе силы противостоять насмешкам одноклассников и дискриминации со стороны преподавателей.
Джей Би выкраивал оплату за уроки мисс Судзуки из карманных денег, которые ему давали каждый месяц. Два раза в неделю он приходил в комнату, которую она снимала в доме священника, учил японскую грамматику и переводил английские тексты. И уроки, и беседы на отвлеченные темы проходили на японском, это помогало совершенствоваться в разговорной речи. Всего за три месяца Джей Би достиг таких успехов, что мог объясняться по-японски на бытовом уровне. Когда-то падре, приехавший из страны Южных варваров,
