Хозяин Амура - [103]
А ещё слыхал Фёдор, будто ангарские люди сами высокие, а телом крепкие, как самые дюжие казачки. Веры они православной, племени славянского, а язык их будто бы русский, да говор чуть иной. И вот в сей день воевода первый раз с момента прибытия на Амур прошлой осенью увидит людей Сокола да поговорит с ними.
— И чего только им надобно? — буркнул вдруг ближний к Байкову стрелецкий полусотник, с волнением сжимая рукоять сабли.
— Без дела они не придут, — наставительным тоном проговорил присланный из Якутска диакон Пётр. — Стало быть, есть у нас что-то нужное им…
Фёдор Исакович, нахмурившись, бросил быстрый взгляд в ту сторону, где находился голландский корабль, стоявший на якорях поодаль от берега. Там, на борту приведённого Поярковым «Кастрикума» находилась дюжина его ватажников — якутских вольных и служилых казаков — тех, кто наиболее умело наловчился управляться с флейтом[6]. Остальные занимали несколько изб и полуземлянок, что оставались на прежнем месте острога, который перенесли на более высокое, не подтопляемое по весне, место.
Наконец ангарский корабль приблизился к берегу достаточно близко, чтобы бросить якоря и спустить лодки, однако он и не думал останавливаться. На малом ходу канонерка продолжала подходить к причалу. Стрельцы разом подобрались, а музыканты по знаку воеводы тотчас же принялись наполнять окрестности пронзительными звуками труб и трескучим барабанным боем. Вскоре вместе с приближающимся к острогу кораблём люди услышали глухой ритмичный звук, исходивший от него.
— Нешто на берег прямо и выскочит? Куды прёт?! — толпа заволновалась и подалась назад, кто-то и вовсе принялся улепётывать прочь.
Байков, широко раскрыв глаза, продолжал неотрывно наблюдать за необычным судном — неужто осадка его столь мала, что он легко подойдёт к причалу, куда обычно подходили лишь дощаники да лодки? Так и случилось, и вскоре с борта корабля на причал спустили мостки по которым стали сходить ангарцы. Фёдор Исакович поначалу хотел было встретить гостей не сходя с места, но непроизвольно подался вперёд, когда один из ангарцев уверенной поступью стал приближаться к собравшимся нестройной толпою усть-амурцам. Что-то особенное было в этом человеке. Какая-то внутренняя сила, абсолютная уверенность в своих силах. Он не выделялся среди своих товарищей богатыми одеждами или блестящим доспехом — ничего этого не было, однако Байкову в сей же миг стало ясно, что этот статный муж несомненно старший у ангарцев. Поначалу Фёдора кольнула шальная мысль — неужто сам князь Сокол пожаловал?! Воеводе тут же стал не по себе.
— Полковник гвардии его величества князя Руси Сибирской, Сазонов Алексей Кузьмич! — на мгновение приложив пальцы ладони к виску, произнёс громким голосом этот человек, добавив чуть позже:
— Сахалина и окрестных земель воевода.
Пожав протянутую ему ангарцем ладонь, Байков представился сам и справился о здоровье великого князя Ангарского и Амурского Вячеслава Андреевича Сокола. На этом формальности закончились, а Фёдор вдруг заметил, что гостю не по нраву пришлась игра усть-амурских музыкантов — воевода Сазонов лишь на секунду, но всё же нахмурил брови, бросив на них недоуменный взгляд. Своего недовольства, однако, он не выказал прилюдно.
— Фёдор Исакович! — чуть наклонив голову, громко сказал ангарец, силясь перемочь вдохновенно игравших трубачей. — Надобно нам с тобою переговорить! Желательно в тишине!
— Как я уже сказал, Фёдор Исакович, — начал разговор Сазонов, когда Байков, наконец, нашёл приемлемое для проведения переговоров помещение в приказной избе, а несколько стрельцов занесли туда лавки — всех поначалу рассадить не удалось, — воеводство моё на острове Сахалин находится…
— А ну! — Байков жестом поманил ближайшего к нему подьячего, — чертёжну роспись тащи сюды!
Вскоре на столе оказался широкий лист плотной и желтоватой бумаги, удерживаемый по краям, дабы не свернулся в рулон, испещрённой линиями, знаками и надписями. Алексей понял, что это была развёртка береговой линии Охотского моря, но разобраться в ней было бы архисложно. С этим справился бы кто-то из флотских офицеров, но таковых среди прибывших в Амуркотан ангарцев не было. Поглядев с тоской на Фёдора Байкова, с большим трудом пытавшегося разобраться в собственном «чертеже», Сазонов предложил усть-амурскому воеводе использовать ангарскую карту. Тот легко согласился на это и тут же с изрядным облегчением и немалым шумом убрал со стола свою.
— Итак, мы здесь, — указал на амурское устье Сазонов. — Это остров Сахалин. Моё воеводство и земля Сибирской Руси.
— Мне про то не ведомо и из Якутска никакой бумаги о сём не прибывало, — недовольно проговорил Байков, а сидевшие позади него чиновные мужи стали недовольно переговариваться. — И люди мои на том Сахалине не раз бывали — людей князя Сокола они не видали вовсе.
— Мы отправили письма в Якутск и в Москву через Енисейск, с требованием оставить этот остров, — проговорил Алексей. — Сахалином мы не поступимся, но твои или охотские людишки могут промыслы иметь на этой земле, ежели не будут чинить обиды айнам и иным местным жителям.
Семнадцатый век на Руси — эпоха тяжелейших испытаний, неудачных войн и кровавых смут. Становление новой династии на русском престоле было далеко не безоблачным — великие трудности наваливались на Романовых со всех сторон. Всякий враг — и внешний, и внутренний норовил урвать себе кусок. А пропавшая во времени и пространстве российская экспедиция, осознавая особую мессию, уготованную ей в этот мире, решает помочь своему Отечеству. Вот только будет ли Родина благодарна ангарцам и их вождю — Соколу? Воспримет ли государь Михаил Фёдорович всерьёз ангарских людишек, встреченных казаками на берегах далёкой сибирской реки, куда они были посланы на отыскание новых землиц, богатых серебром и соболями? Люди Соколова, между тем, достигнув берегов Амура, встречают своего главного противника — маньчжур.
Сибирский край семнадцатого века. Завораживающе красивая и одновременно отчаянно суровая байкальская земля. Тайга, полная непуганого зверья и не знающая топора. Местные племена, живущие своей жизнью и не ждущие чужаков из иного мира. Эксперимент российских учёных, решивших потягаться силами с Природой, привёл к тому, что именно сюда попадают люди из века двадцать первого, века городского комфорта, автомобилей с подогревом сиденья, супермаркетов с уже нарезанной для вас колбасой и душевых кабин. Колония исследователей нового мира потеряла связь со своим временем, а надежда вернуться домой стала призрачной.
Байкальская тайга начала века семнадцатого… Пустынный край девственной природы, где доселе не звучала ещё русская речь. Именно сюда попадает научная экспедиция, отправленная правительством в открытую на Новой Земле пространственную аномалию. Однако вместо ожидаемого учёными нового мира, сулившего множество открытий, люди оказались в мире старом. Слишком старом… Сибирь неласково приняла чужаков и никто их не ждал — ни тунгусские племена, обитавшие на берегах Ангары, ни русские казаки, шедшие к «последнему морю».
Наши современники, попаданцы, меняют историю освоения Сибири и Дальнего Востока, а вместе с ней – историю всего мира… Так начинается цикл Дмитрия Ивановича Хвана - Зерно жизни.
Антон Фридман — путешественник во времени. Однажды он самонадеянно решил, что готов сразиться со страшным врагом, машиной, которая лишила человечество права выбора, и потерял всех, кого любил. Теперь, постоянно возвращаясь на шаг назад, он пытается все исправить, починить свою жизнь. Умирает, оживает и снова умирает, чтобы опять ожить и попытаться сделать, как было. Только вот… как было?
Господи, кто только не приходил в этот мир, пытаясь принести в дар свой гений! Но это никому никогда не было нужно. В лучшем случае – игнорировали, предав забвению, но чаще преследовали, травили, уничтожали, потому что понять не могли. Не дано им понять. Их кумиры – это те, кто уничтожал их миллионами, обещая досыта набить их брюхо и дать им грабить, убивать, насиловать и уничтожать подобных себе.
Обычный программист из силиконовой долины Феликс Ходж отправляется в отдаленный уголок Аляски навестить свою бабушку. Но его самолет терпит крушение. В отчаянной попытке выжить Феликс борется со снежной бурей и темной стороной себя, желающей только одного — конца страданий. Потеряв всякую надежду на спасение, герой находит загадочную хижину и ее странного обитателя. Что сулит эта встреча, и к каким катастрофическим последствиям она может привести?
«Родное и светлое» — стихи разных лет на разные темы: от стремления к саморазвитию до более глубокой широкой и внутренней проблемы самого себя.