Хозяева плоской Земли - [37]

Как я уже говорил прежде, высоких гор у нас, кроме Харамеру, не водится, поэтому мне было интересно идти у подножья внушительных склонов, заканчивавшихся, правда, не снежными шапками, но таких, о существовании которых у нас на юге даже не подозревают. Склоны эти, действительно, выглядели неприступными и скорее отпугивали, нежели манили к себе. Я читал, что есть люди, больные горами, которым только дай волю и они всю жизнь будут рисковать ею, чтобы только покорить как можно больше вершин. Я к таким точно не отношусь. Для меня горы – это часть рельефа, красивая её часть, но не более того. И уж точно не препятствие. Любую гору можно обойти, сколько бы на это ни ушло времени. И я готов пожертвовать временем, но не здоровьем. К счастью, в нашем случае никуда по скалам лезть не пришлось. Ну разве что преодолеть на четвереньках шагов пятнадцать вверх, чтобы в безошибочно указанном Лукасом месте выпрямиться перед мрачным входом в каменное брюхо. Вход этот был и в самом деле узковатым, и я специально обратил на это обстоятельство внимание. Не потому, что не верил в протиснувшегося в него медведя (медведи бывают весьма сообразительными и уклюжими, если захотят), но потому, что у меня уже возникло подозрение относительно гроба, иначе говоря, саркофага, как подобные штуки принято называть в науке. Ширина прохода позволяла мне войти в него довольно спокойно, даже не боком, однако при этом я несколько раз задевал стенки обоими плечами. Лукас по-прежнему двигался первым, освещая дорогу карманным фонариком. За ним изящно пружинила на длинных ногах Василика, восторженно оглядываясь не то на меня, не то на отца, светившего сзади. Проход оказался гораздо длиннее, чем я предполагал. Терпения мне было не занимать, спина девушки скрашивала путь, а открывшееся в конце концов зрелище сторицей окупало все затраты.

Помнится, я подумал, что впервые нахожусь в пещере и сразу – в настолько впечатляющей и запоминающейся. Мы вчетвером некоторое время стояли и следили за разгуливающими по стенам и потолку зайчикам от фонарей. Все это сопровождалось журчанием ручья под ногами и шорохами где-то наверху, что едва ли могло свидетельствовать об угрозе встречи с потревоженным медведем. Ружьё я на всякий случай держал наизготовку. За неимением лишнего времени было решено здесь не задерживаться и сразу следовать дальше. Пока мы пересекали пещеру, фонарик Лукаса поискал на полу то место возле ручья, где они с товарищами разделывали добычу. От медвежьей туши не осталось и следа. Лукас поинтересовался на этот счёт мнением Бьярки, который предположил, что после них здесь уже побывал кто-то из проголодавшихся хищников. Как я понял, охотники в тот раз забрали с собой далеко не всё. Очевидно, что пещера известна здешнему зверью и определённо им посещаема. Открытым оставался лишь вопрос, каким и когда. Выяснять это никому не хотелось.

Факелы и второй проход были на месте. Последний, в самом деле, плутал до головокружения, но рано или поздно закончился, как и всё в нашей жизни. Здесь уже можно было выключать фонари: света из дыр в потолке вполне хватало на то, чтобы рассмотреть всю пещеру. Она оказалась точно такой, какой я представлял её себе по рассказу Лукаса. Единственное обстоятельство, которое он упустил, так это её форма – идеальный круг, вытесанный в твёрдых породах стен. Проведя рукой по шершавой поверхности, я, не будучи, правда, большим знатоком, убедился в том, что это не податливый известняк. Известняк я знаю по некоторым нашим крепостям, которые были частично выстроены именно из него и со временем осыпались и пришли в негодность, достойную лишь того, чтобы на их примере рассказывать о древности здешних поселений. Поскольку никто меня не может толком поправить, сознаюсь, я иногда в своих разговорах с туристами кое-что слегка преувеличиваю. Безобидная ложь, знаете ли. Ложь во благо. Во благо нашего острова и окутывающих его легенд. Нетронутые временем стены крепостей едва ли могут свидетельствовать об их насыщенной событиями истории. Зато когда они слегка обвалились, нетрудно присовокупить к этому какую-нибудь былину, и вот уже история оживает на твоих глазах и становится интересна многим. А если повторить её не один раз, постепенно и сам начинаешь верить в то, что нашёл единственно правильное объяснение происходящего. Стены второй пещеры осыпаться явно не собирались. Я заметил, что и Василика проверяет мою версию, сняв с пояса тесак и пытаясь раскарябать им неподатливую поверхность. При этом то здесь, то там были видны простенькие рисунки, о которых говорил Лукас, и которые производили довольно странное впечатление именно тем, что были не выцарапаны, а углублены, словно вдавлены в камень. Нечто подобное я видел на фотографиях всяких египетских достопримечательностей, но там, похоже, был задействован строительный материал, который нынче принято называть бетоном и который вполне податлив до полного высыхания и окаменения. Трудно было, однако, предположить, будто вся эта пещера имела такое же искусственное происхождение, как египетские пирамиды, и потому рисунки вызвали у всех у нас неподдельный интерес. Собственно, это были вовсе никакие не рисунки, а непонятные значки. Было их не очень много, штук двадцать, причём большинство повторялось, так что вся надпись сводилась к комбинации из пяти-шести незатейливых символов, из которых мне почему-то особенно запомнились три: нечто вроде обрубленного по вертикали острия стрелы, так же по вертикали обрубленная половина её оперения и два овала, похожих на лежащие на боку куриные яйца, соединённые снизу дугой. Выглядело это примерно так, как я попытался здесь изобразить. Василика сказала, что рисунок напоминает лицо человека с толстым носом и двумя глазами. Я возражать не стал, однако про себя подумал, что если бы авторам этих значков понадобилось изобразить человеческую физиономию, они наверняка обладали средствами сделать это гораздо более похоже. У меня предусмотрительно были при себе карандаш и записная книжка, так что я потратил некоторое время и постарался как можно более тщательно скопировать всю круговую надпись. Это невинное занятие заметно подняло меня в глазах моих спутников, которые теперь точно знали, что я знаком с науками не понаслышке. Люди простые, они испытывали перед нашим братом безспорный пиетет. Если бы я вынул из кармана нож или рыболовный крючок, их интерес был бы строго пропорционален качеству предмета, знакомого им, как свои пять пальцев. Но носить при себе принадлежности для письма – это не укладывалось в их житейском сознании и вызывало тщательно скрываемое за ухмылками уважение. Очередное очко в мою пользу.