— Позови своего слона, — сказал плантатор.
Диза прокричал что-то на своем странном наречии, понятном слонам.
Моти тотчас услыхал зов хозяина и поспешил явиться. Слоны не могут скакать галопом, но они двигаются с различной скоростью, смотря по надобности. Если бы слону пришла фантазия обогнать экстренный поезд, то он не поскакал бы галопом даже и в этом случае, но поезд, наверное, перегнал бы.
Не прошло и секунды, как Моти явился к веранде дома. Чичун не успел оглянуться, как Моти бросился со всех ног на зов Дизы. Он с радостью обнялся с хозяином, громко затрубил, и оба, и слон, и хозяин, прослезились от восторга: они ощупывали друг друга с головы до ног, спеша удостовериться, что за время их разлуки ни тот ни другой не пострадали.
— А теперь примемся снова за работу! — воскликнул Диза. — Подними меня, моя радость, и посади себе на шею!
Моти подхватил его хоботом, и они вдвоем вернулись на опушку леса, где надо было вытаскивать самые крупные пни.
Плантатор был так поражен всем этим, что не высказал особенно неудовольствия по случаю продолжительного отсутствия Дизы.
Московский слоненок Бэби. Из воспоминаний В. Дурова
Достался мне Бэби как оригинальный «карликовый» слон от знаменитого гамбургского продавца животных Гагенбека.
Прошло три месяца, а мой карлик сильно вырос и прибавил в весе.
Очевидно, я был обманут. Он продал мне не карликового слона, а обыкновенного шестимесячного слоненка, да и существуют ли на свете карликовые слоны — это еще вопрос.
Смешно было наблюдать, как это тяжелое, громадное животное проявляло ребяческую потребность шалить и резвиться.
Я позволял Бэби играть днем на пустой арене цирка, следя за ним из ложи.
Стоя одиноко среди арены, слоненок сначала не двигался, растопырив уши, мотая головой и косясь по сторонам. Но стоило крикнуть ему одобрительно:
— Бразмейн![19] — И слоненок начинал двигаться по арене, обнюхивая хоботом землю. Но на земле не было ничего, что слоненку интересно было бы отправить в рот, ничего, кроме земли и опилок, и Бэби играл на арене, как играют в песок маленькие дети: он хоботом сгребал землю с опилками в кучу, помогая в то же время себе передней ногой, потом подхватывал часть земли из кучи хоботом и осыпал ею себе голову и спину и встряхивался, наивно хлопая ушами-лопухами. Потом он опускался на арену, подгибая сначала задние, потом передние ноги, и ложился на живот. Лежа на животе, Бэби дул себе в рот, снова загребал землю и обсыпал себя. Он, видимо, наслаждался игрою: медленно переваливался на бок, возил хоботом по земле, разбрасывая ее во все стороны.
Навалявшись вволю, Бэби, по обыкновению, подходил к ложе, где я сидел, и протягивал хобот за лакомством. Когда вместо сахара я давал ему клок сена или соломы, он, повертев его, разбрасывал по земле.
Но стоило мне только встать в ложе и сделать вид, что я ухожу, как у слоненка сейчас же менялось настроение. Он тревожно бежал за мной, боясь остаться на арене один.
Одиночества Бэби не переносил вовсе. Он топорщил уши и ревел. С ним в слоновнике обязательно должен был ложиться служащий, иначе слоненок своим ревом не дал бы никому покою.
Чем больше рос слоненок, тем сильнее развивалось это чувство. Даже днем, оставаясь долго один в стойле, он сначала лениво играл хоботом со своей цепью, которой был прикован к полу за заднюю ногу, а затем начинал тревожиться и шуметь. Впоследствии, переезжая из цирка в цирк, я ставил в стойла возле Бэби с одной стороны верблюда, а с другой — ослика. Делалось это для того, чтобы отгородить стоявших в конюшне лошадей, которые боялись слона, брыкались и становились на дыбы.
Бэби так привык к своим соседям, что, когда во время представления приходилось брать верблюда или осла на арену, слоненок ревел и изо всех сил натягивал цепь, стараясь бежать за ними.
Звуки, которые издавал Бэби, выражая неудовольствие, были очень забавны. Прижав уши и хвост, он начинал особым образом гудеть. Этот звук очень напоминал басовый голос органа.
Так Бэби ворчал и жаловался.
Он с каждым днем сильнее привязывался к своим соседям. Особенно подружился он с осликом: часто просовывал хобот через перегородку стойла и нежно ласкал им ослиную шею и спину.
Раз ослик Оська заболел желудком; ему не дали обычной порции овса. Он стоял в стойле, уныло опустив голову, а рядом Бэби, наевшись досыта, баловался с сеном: то клал его в рот, то вынимал, крутя им во все стороны. Шаля, Бэби случайно протянул хобот с сеном к ослу. Оська не зевал, схватил сено и стал его жевать.
Бэби это понравилось, и он начал забавляться тем, что передавал через перегородку другу-ослику сено.
Притаившись в конюшне, я увидел, как ослик, подобрав губами с пола остатки сена, потянулся к слону, положив голову на перегородку. Бэби, играя, мял ногой и тормошил большой клок сена; потом поднял хобот и перебросил сено ослу.
Бэби любил и тех людей, от которых он видел добро, любил меня и вожака.
Между тем мы замечали, как он растет… «Карликовый» слон тяжелел не по дням, а по часам.
Раз после некоторого промежутка я решил взвесить Бэби. Я взвешивал его на вокзальной платформе и с изумлением увидел, как много Бэби весит. Я не верил своим глазам.