«Хотя держит нос налево» - [2]

— Конечно, только как это сделать? С помощью семантики?

— Пока не знаю. Разве что с помощью заградительного огня. Но бомба — это вообще не аргумент. Разорвать человека на куски не значит убедить его приятелей, что он был слабаком. Нет… Нужно заставить Ахилла самого поверить в свою пяту.

— Эн-ду-лайк-файк, — буркнул Билл.

— Что-то в этом роде, — сказал О'Брайен. — Сделать так, чтобы у человека в голове неотвязно звучала какая-нибудь глупая песенка. Тогда ему будет нелегко сосредоточиться. У меня такое бывает, когда я ловлюсь на «баба сеяла горох».

— Помнишь пляски средневековых фанатиков? — спросил вдруг Резерфорд.

— Вы имеете в виду разновидность массовой истерии? Люди становились в ряд и тряслись, пока не падали.

— Ритмическая нервная экзальтация. Исчерпывающего объяснения так и не нашли. Вся жизнь, вся вселенная основывается на ритме… впрочем, не буду морочить тебе голову космогонией. Опустимся до уровня Бэйсин-стрит. Почему люди шалеют от некоторых разновидностей музыки? Почему «Марсельеза» начала революцию?

— Ну и почему же?

— А бог его знает, — пожал плечами Резерфорд. — Ясно одно: определенные наборы фраз, не обязательно музыкальные, имеющие ритм, рифму или аллитерацию, накрепко привязываются к человеку, и избавиться от них очень трудно. А… — тут он умолк. О'Брайен вопросительно посмотрел на него. А что? Несовершенство семантики, — медленно произнес Резерфорд. — Интересно… Подумай. Джерри, «баба сеяла горох» можно в конце концов забыть. Такого типа фразу можно вычеркнуть из памяти. Но, предположим, существует фразеологическая цепочка, которую забыть невозможно. Ее невозможно изгнать из памяти — само усилие забыть исключило бы результат. Гмм… Предположим, кто-то приказывает тебе ни при каких условиях не вспоминать о носе Билла Филдса. Ты ходишь и постоянно повторяешь: «Не вспоминать о носе, не вспоминать о носе». В конце концов слова эти теряют всякий смысл, а когда ты встречаешь Филдса, то приветствуешь его, скажем, так: «Мое почтение, мистер Нос». Понимаешь?

— Пожалуй. Как в том анекдоте: если встретишь пегую лошадь, получишь большое наследство — при условии, что проходя мимо нее, ни разу не подумаешь о ее хвосте.

— Вот именно. — Резерфорд даже обрадовался. — Хватит одного идеального семантического узора, и забыть его будет невозможно. А идеальный узор должен включать в себя все. Он должен иметь ритм и ровно столько смысла, чтобы человек начал задумываться, в чем тут дело.

— И можно придумать такой узор?

— Конечно. Соединить лингвистику с математикой и психологией и посмотреть, что из этого получится. Возможно, нечто подобное случайно написали в средние века — отсюда и безумные пляски.

— Не нравится мне это, — поморщился О'Брайен. — Слишком уж отдает гипнозом.

— Даже если так, то это самогипноз, к тому же бессознательный. В этом и состоит вся прелесть идеи. Давай-ка попробуем; двигай сюда стул.

Резерфорд потянулся за карандашом.

— Эй, папа, — вмешался Билл. — А может, вы напишете эту штуку по-немецки?

Резерфорд и О'Брайен переглянулись, и в глазах у них вспыхнули дьявольские огоньки.

— По-немецки… — повторил Резерфорд. — Ты ведь сдавал немецкий, правда, Джерри?

— Да. И вы тоже его знаете. Почему бы и нет, можно написать и по-немецки. Нацистам, наверно, уже до чертиков надоел «Хорст Вессель».

— Ну, ладно… так… ради пробы, — сказал Резерфорд. — Сначала ритм. Назойливый ритм, но с цезурой, чтобы избегнуть монотонности. Мелодия нам не нужна. — Он принялся писать что-то на листке. — Конечно, это маловероятно, и даже если получится, Вашингтон все равно этим не заинтересуется.

— Мой дядя — сенатор, — мимоходом заметил О'Брайен.

ЛЕВОЙ!

ЛЕВОЙ!

ЛЕВАНТИНЕЦ с РЕВОЛЬВЕРОМ

ЛЕВАКОВ не ПЕРЕНОСИТ.

ХОТЯ держит нос НАЛЕВО

ЛЕВОЙ!

ЛЕВОЙ!

ЛЕВАНТИНЕЦ с РЕВОЛЬВЕРОМ…

— Ну, а если я кое-что знаю об этом? — спросил сенатор О'Брайен.

Офицер разглядывал содержимое только что вскрытого конверта.

— Мне вручили это пару недель назад, распорядившись, чтобы я не открывал его до получения приказа. И что теперь?

— Вы прочли текст?

— Прочел. Вы мучаете пленных немцев в адирондакском лагере. Дурите им голову считалкой, в которой, по-моему, смысла ни на грош.

— Разумеется, ведь вы не знаете немецкого. Но на немцев это вроде бы действует.

— Я знаю по сообщениям, что они много танцуют и поют.

— Танцуют… не совсем так. Это неосознанные ритмические движения. И при этом они повторяют этот… — как его? — …семантический узор.

— У вас есть перевод?

— Есть, но по-английски это полная бессмыслица, а на немецком имеет подходящий ритм и мелодику. Я уже объяснял вам…

— Я знаю, сенатор, знаю. Но у Военного департамента нет времени на теории.

— Если говорить коротко, то я вам советую передавать эту «считалочку» как можно чаще в программах, предназначенных для Германии. Это может зацепить и дикторов, но они справятся. Впрочем, нацисты тоже, но прежде вся их хваленая организованность лопнет как мыльный пузырь. Привлеките к сотрудничеству радиостанции союзников…

— Вы всерьез верите в это?

Сенатор рассмеялся.

— Честно говоря, не очень. Но мой племянник почти убедил меня. Он помогал профессору Резерфорду разрабатывать эту… формулу.