Хорошо живу - [22]

Он замотал конец веревки, завязал, ударил кулаком по хворосту.

— Теперь хоть до Москвы.

Это почему-то рассмешило ее. Видно, представила, что воз в Москву повезет.

Ох, смешливая она была в девках, Варвара! По каждому поводу, а то и просто так то улыбка, то хохот.

— Спасибо, — сказала она, отдышавшись от смеха.

— И только-то?

— А чего тебе еще?

— Спасиба мало.

— Иди, куда шел. — Она легонько пихнула его в плечо.

— Не, давай помогу довезти. — И он взялся за веревку.

Она удивилась, с опаской оглянулась на деревню, не соглашаясь и не возражая. А он уже стронул воз с места.

— Берись, кума! Что ж я тебе, подрядился, что ли, один воза с хворостом таскать?

— На тебе только дрова и возить. На что ты еще годен?

— Ну, ты! Что я тебе, лошадь, что ли?

— Гляди уж сам, кто ты.

Они повезли вдвоем тяжело нагруженные санки, толкаясь плечами, весело поругиваясь и вовсе не замечая тяжести. Вроде забавы им было! Воз ехал как бы сам собой, повизгивая полозьями, шурша волочащимися по снежной дороге вершинами хлыстов.

— Неуж у вас в Лукине все девки такие слабосильные?

— С чего это ты?

— Да вот не справилась же ты с возом.

— Справилась бы и без тебя. Просто пожадничала я. Еле из лесу выволокла. Поди-ка сам…

— Думаешь я за хворостом не ездил? Сколько раз!

— Ничего я о тебе не думаю — сдалось мне!

Что бы она ни сказала, все было ему по нраву, даже вот такое пренебрежение — вместо похвалы.

— Тебя как зовут?

— Варька.

— Ага. А меня Евгений Евгеньич.

— Это кто ж тебя так зовет?

Она залилась смехом. Очень хорошо она смеялась, охотно; скажет что-нибудь и смеется. Зубы ровные, один к одному, в глазах так и плещется что-то задиристое, подмывающее.

— Все. Ты что, не веришь? Приходи к нам в Выселки.

— Больно нужно!

Она продолжала смеяться, и они, тяжело ступая по дороге, как бурлаки, шли рядом. Женька близко видел ее разгоряченное лицо, так близко, что можно было невзначай и чмокнуть Варьку в щеку, только он боялся. Боялся неизвестно чего, просто не мог себя пересилить, чтобы решиться чмокнуть ее. А уж так хотелось!

Дорога шла в гору, а Лукино уже за горой, крыши видать. От разговора они иногда останавливались, и тогда санки начинали медленно съезжать назад.

— Ну, ты! — говорил он. — Вези давай!

— Сам вези. Каши мало ел.

Когда поднялись в гору, Варька вдруг посерьезнела и остановилась, с опаской поглядывая на свою деревню.

— Знаешь что, Жень. Ты дальше не езди, у меня папаша строгий. Из деревни увидят нас, наплетут ему бог знает что, попадет мне.

— Ладно, — сказал он и отчаянно обхватил ее за плечи, полез целоваться.

Она с веселым испугом уперлась ему локтями в грудь, говоря:

— Что ты, что ты, Жень!

— А чего?

— Ить великий пост нынче. Грех!

Это рассмешило Женьку до того, что он ослабел, а тут она напоследок изо всей силы толкнула его в грудь; он не устоял на ногах и сел в снег.

— Не трожь меня, — сказала она, давясь смехом, и отошла, готовая отбежать за воз. — Только тронь еще раз!

— Ну и силенка у тебя! — сказал он, поднявшись.

— А ты думал как?

— Давай поборемся! Интересно, кто кого поборет.

— Иди ты!

Они все еще стояли, и воз с хворостом разделял их. Обоим не хотелось расставаться.

— Слушай, гуляют у вас в Лукине вечером? Или вы в другую деревню ходите?

— Какое тебе гулянье, шальной! Великий пост, — сказала она.

— Хрен с ним.

— Ну-ну! Чего ругаешься?

Она уже впряглась в санки.

— Эх, что же делать-то? — сокрушенно сказал он.

— Домой надо идти, — посоветовала она все еще со смехом, и санки громко заскрипели. — Иди, пока не увидели нас, а то будет мне гулянье!

— У тебя парень есть?

— Сдался он мне!

— Я приду сегодня, ладно? Выйди погулять на полчасика.

— Сегодня не приходи.

— Тогда завтра, ага?

Она, не отвечая, потащила санки; оглянулась на него, смех плескался в ее синих глазах.

— Мне навестить тебя охота! Слышь, Варь, обязательно приду!

И, уже отойдя далеко, с версту или более, он спохватился: «Варежки-то!» Но тотчас радостно улыбнулся: пусть останутся у него Варькины варежки, пофорсить можно. Вот он будет в них ходить, сразу все увидят, что рукавицы девкины. Значит, милашку завел Женька Пожидаев. Вот интересу будет: в какой деревне? кто такая? когда успел?

Так оно и было: и спрашивали, и поддразнивали, и завидовали его ровесники. Слушок такой прошел по Выселкам: Женька Пожидаев девку уже завел где-то. Приятный для него слушок. Он сразу стал старше, сильнее, веселей.

Подивившись на варежки, которые он среди ночи вспомнил вдруг так ясно, словно они лежали перед ним, освещенные ярким светом того далекого зимнего дня, старик долго лежал, вздыхая, чем-то опечаленный, потом незаметно заснул, и опять ему приснилось…

Он увидел наполненную вешней водой низину на окраине Выселок, широкий поток воды с комьями снега и льда в воронках, который мощно и всесокрушающе тек мимо Савельева пруда, задевая его краем и вовлекая все, что было в нем, в свое движение. Лед в пруду обтаял со всех краев и только возле большой ветлы еще крепко держался. Здесь когда-то намело большой сугроб, он обледенел, и в эту корку вмерзли обвисшие ветки дерева: они-то и держали лед. Варя стоит на кромке толстой льдины и в широкой полынье полощет половики. Она уже теперь жена ему — это старик ясно почувствовал во сне, как почувствовал и себя молодым и здоровым.