Хорошо в деревне летом - [6]

Иван Ильич недобро покосился на двухметровый забор из рабицы. База была для местных бельмом на глазу. Вообще построено хорошо, новенькие домики из кругляка – это даже красиво, но какое-то все нездешнее. И вывеска «Солнышко» перед воротами казалась настоящим издевательством над вымирающей деревней.

Он подошел к высокому забору Бондарей. Калитка оказалась незапертой. Петр уезжал впопыхах, мог и дом не закрыть. Иван Ильич пересек двор, дернул за ручку дверь – не поддалась. Он хмыкнул и направился к ближайшему сараю, где с давних времен хранили запасные ключи.

Связка висела не неприметном гвоздике над старым верстаком. На самом верстаке сиротливо валялись инструменты: пила, молоток, топор, которым Василий рубил лед на реке. Лезвие совсем затупилось. Иван Ильич вернулся к дому и вставил потертый ключ в замок.

Об ногу потерлось что-то теплое. Он вскрикнул от неожиданности, но, взглянув вниз, узнал Васиного кота. Тот жалобно щурил на солнце глаза и еле слышно мяукал – совсем, бедолага, ослаб за сутки на улице.

– Кешка… Ах ты, дурилка картонная!

Вошли вместе. На веранде Кешка приплясывал от нетерпения, а на кухне сразу метнулся в свой угол, где стояли миски с кормом и водой. Ничего замерзнуть не успело, хотя холод уже начинал окутывать дом своими щупальцами. Иван Ильич положил авоську на стол и принялся растапливать печь.

Сухие дрова занялись быстро, в топке заплясало пламя. Уже через несколько минут на кухне стало теплее. Здесь царил обычный «живой» беспорядок, будто хозяин на минутку выскочил. Чайная кружка с остатками заварки, хлебные крошки на клеенке… Иван Ильич подавил вздох и прошел в комнату.

Петр забрал родителей в город лет десять тому назад, тогда Василий и превратил половину дома в художественную мастерскую. Жил фактически на кухне, а здесь только работал и спал на стареньком диванчике. По периметру комнаты стояли картины – десятки картин на подрамниках – и все лицом к стене.

– Мяу!

Кеша сидел на пороге комнаты и с некошачьей грустью глядел на Ивана Ильича.

– Хозяин-то тебя, выходит, подвел. Все думают, это он сам, значит… Плохо ему, стало быть, жилось, что аж умереть захотелось. А я вот не замечал ничего, – Иван Ильич присел на корточки и неумело почесал коту за ухом. – Ну да, пил. А кто в деревне не пьет? Скучно же! Он зато рисовал много, ни дня не пропускал – до запоев ли тут? Я вот тоже развлекаюсь, читать люблю, а Кешка Мурашов, тезка твой, до последнего класса – по слогам. А потом обижается, как его пацаны прозвали. А чего обижаться на правду? Но Василию до такого далеко было…

Тетя Зоя верно подметила: он и в безвестности не унывал, рисовал и рисовал. Каждый день. Самые лучшие работы отправлял с братом в город, там они понемногу продавались. Какая-никакая а копеечка. Сейчас мольберт пустовал – значит, и последнюю картину художник закончил. Иван Ильич постоял еще минуту посреди мастерской, а потом принялся за работу.

Через два часа дом был готов к зимовке. Он перемыл всю посуду, повыливал воду, которой хозяин натаскал с запасом, собрал все важные документы. В деревне народ хороший, но пустое жилье всегда дурное притягивает.

Все, что весной превратилось бы в гниющую мерзость, Иван Ильич распихал по пакетам и вынес к калитке – позже подъедет и отвезет на мусорку. Особого порядка не добивался: Василий в целом жил аккуратно, но не будет в опустевшем доме уюта, как ни бейся.

Покончив с делами, он уселся на табуретку посреди кухни и открыл свое пиво. Вспомнив теткин наказ, предложил коту:

– Будешь?

Понюхав горлышко бутылки, Кешка мяукнул что-то невразумительное. Иван Ильич пожал плечами и угостился сам, после чего задал собутыльнику второй насущный вопрос:

– Чего ж с тобой делать-то?

Выгонять на улицу нельзя – пропадет. Василий зверя избаловал: держал в доме, завел лоток и кормил на совесть – вон, морду какую отъел! Наружу-то выходил только погулять да отработать перед природой должок за выданную для чего-то шикарную шубу. Кот, конечно, загляденье: хвост трубой, шерсть сияет, глазищи изумрудные прямо в душу глядят. И воспитанный, что в деревне вообще редкость.

Тетке предложить? Себе взять? Иван Ильич покачал головой – только зверей в доме не хватало. Еще неизвестно, как к хвостатым отец Геннадий относится. Добрососедские отношения и без того не складываются, а тут кто-то еще углы метить начнет… Нет уж, пусть законному наследнику достается.

Он потянулся за курткой, пошарил во внутреннем кармане и выудил маленькую записную книжку. Городской номер Петра там был. На всякий случай.

Вернув на место ключи от дома, Иван Ильич пошел звонить. Телефон-автомат висел на стене бывшего дома культуры. Культуры в деревне давно не было, но аппарат работал исправно и даже служил неким символом народного единства. Прямо к рычагу был подвешен на леске жетон для многократного использования.

Можно было запросто оборвать леску и стать единоличным владельцем жетона, но он почему-то неизменно оказывался на своем месте. Какие бы волчьи рожи не строили друг другу односельчане, в душе они оставались приличными людьми. По крайней мере, Ивану Ильичу в это очень хотелось верить.