Хорошо посидели! - [99]

Взяв в руку пожарный топорик, Васька почти полностью походил теперь на индейца. От героев романа Фенимора Купера — какого-нибудь Ункаса или Чингачгука — его отличали только малый рост, отсутствие набедренной повязки и, конечно же, далеко не индейский, а вполне российский набор оборотов речи, которыми он сопровождал начатую возле трубы ритуальную пляску. Его воинственные выкрики были адресованы начальству всех степеней — от лагерного до самого «Усатого». Так блатные именовали вождя всех народов — Сталина.

Первым голого «индейца», пляшущего на крыше 25-го барака, заметил часовой с ближайшей охранной вышки. Он дал выстрел в воздух, чтобы подозвать к себе разводящего.

Выстрел часового на вышке не мог означать ничего иного, как попытку побега кого-либо из заключенных или целой их группы. Поэтому безмолвная в рабочее время зона тотчас всполошилась. Из конторы выбежали начальники, с вахты выскочили надзиратели, из бараков, из бытовых служб стали выбегать зеки. Вскоре перед 25-м бараком собралась толпа.

Увидев подбегавших надзирателей, Васька оттолкнул от края крыши деревянную пожарную лестницу. Она со свистом полетела вниз и грохнулась оземь.

Под веселые выкрики собравшихся надзиратели подняли лестницу и приставили ее к крыше. При попытке старшего надзирателя — старшины Корнейко — влезть по ней Васька стал кидать сверху увесистые кирпичные обломки. Один из них угодил Корнейко по плечу. Старшина с проклятиями отступил. Танец на крыше продолжался.

Размалеванный голый человек, пляшущий на крыше барака, был хорошо виден из окон проходящего поезда. Машинист, вероятно, в знак того, что видит странную картину, дал несколько коротких гудков. Поезд замедлил ход. Некоторые из прилипших к окнам вагонов пассажиров что-то кричали, размахивали косынками и платками.

Васька продолжал то плясать и орать, то метать в надзирателей, сменявших друг друга в попытках влезть по лестнице на крышу, обломки кирпича.

Шло время. Кто-то из надзирателей пытался снизу поднять крышку люка, ведущего на чердак. Кто-то из них приволок еще одну пожарную лестницу от другого барака. Она, однако, оказалась слишком короткой. Но вот раздались звон колокола и вой сирены.

К 25-му бараку подкатила вызванная капитаном Тюгиным из поселка Ерцево пожарная машина. Пожарные быстро раскатали два шланга и погрузили в ближайший пожарный водоем широкие рукава с грузными железными водозаборниками на концах. Два пожарных встали на изготовку, нацелив брандспойты на крышу.

— Давайте команду, товарищ капитан, — обратился к Тюгину прибывший к месту происшествия начальник пожарной команды старший лейтенант Нехлебаев. — Струя будет в шесть атмосфер, как щепку сбросит ентого героя с крыши. А может, и за зону он улетит.

— Стойте! Отставить! — всполошился Тюгин. — Погодите. Попробую словом его уговорить.

— Эй! Калинин! — закричал капитан. — Слезай по-хорошему, не то струей тебя с крыши сдунем!

— А вот этого видел? — Васька выпятил вперед нижнюю часть голого живота.

Такого начальник режима стерпеть уже не мог.

— Давай струю! — сказал он Нехлебаеву. — Только сбавь напор атмосфер до двух.

— При двух атмосферах струя до крыши не достанет, — отвечал тот.

— Ну, тогда дайте две струи посильнее, по сторонам от него.

Нехлебаев дал команду. Насос пожарной машины заработал.

Мощные струи громом загрохотали по железной крыше, с двух сторон от Васьки. Затем они стали постепенно приближаться к нему. Спасаясь от них, Васька затиснулся в трубу. Над ее разломанной верхушкой остались торчать его голова и руки.

Это было его «стратегической» ошибкой. Впрочем, что ему оставалось делать?!.. Тотчас по пожарной лестнице стали один за другим подниматься надзиратели во главе со старшиной Корнейко.

Дальнейшее уже было, как говорится, делом техники. Сопротивляющегося голого Ваську вытащили из трубы и поволокли к слуховому окну. Толпа внизу следила за этим действом. Три надзирателя вместе с брыкающимся Васькой запросто могли скатиться с крыши. Все, однако, обошлось. Ваську запихали через слуховое окно на чердак. Там его заставили надеть штаны и рубаху, сорвали перья с его головы.

Из дверей барака Васька вышел под конвоем надзирателей в нормальном и, следовательно, уже неинтересном для «зрителей» виде.

— В трюм его! — скомандовал капитан Тюгин. И Ваську поволокли в «трюм» или, если по настоящему названию, — в БУР — барак усиленного режима.

Очередной спектакль Васьки Калинина закончился.

Меня, да и, наверное, не только меня, занимал вопрос: почему постоянные художества Васьки так легко сходят ему с рук? Почему, например, не отправляют его на этап в другой лагерь? Или хотя бы на какую-нибудь отдаленную «командировку» — на лагпункт со строгим режимом, где не «забалуешь», как на нашем «столичном» ОЛПе с более или менее «законопослушным» поведением начальства?

Наш 2-й ОЛП находился почти рядом с Управлением Каргопольлага, что означало частое появление в нашей зоне каких-то комиссий и инспекций, демонстрирующих недрёманное бдение начальников различных управленческих служб.

Выяснилось, что Васька Калинин был сыном какого-то, возможно, высокопоставленного прокурора. Но ведь и высокое положение родителя в сталинские времена мало помогало проштрафившимся потомкам. Если сына или дочь сажали по политической статье — родителя немедленно выгоняли из партии и снимали с высокой должности. Если же потомок сидел за воровство, хулиганство или за еще более серьезное уголовное преступление — папашу обвиняли в том, что не сумел воспитать из своего дитяти настоящего советского человека. В этих случаях с родителями поступали не так сурово. Но всё же.