Хорошо посидели! - [143]

И под звон колоколов

Настоятель с хлебом-солию

Встретил речью у столов:

— Хлеб да соль с дороги, странница,

Не суди — что подал бог:

Сливки, яйца, каша-манница,

С белой рыбою пирог.

Прикажи медку студеного,

Али пенного пивца,

Хлеба белого, зеленого,

Аль ржаного леденца?

— Бог спаси, отец, устала я.

Путь не легкий, с ног валюсь.

Укажи, где келья малая,

Там поем и помолюсь.

И пошла, шурша нарядами,

С легким стуком каблуков,

Провожаемая взглядами

Из-под черных клобуков.

Красота от бога многая

Государыне дана,

Но суровая и строгая —

Недобра и холодна.

Вот Елена в темной келии

Перед образом, в углу,

Кольца сняв и ожерелии,

Распласталась на полу.

— Царь небес, рабу негодную

Защити и пощади:

Иль окончи жизнь бесплодную,

Или сыном награди.

Ой, же лихо мне, ой худо,

Точно яд бежит в крови.

Царь небесный, сделай чудо,

Милость божию яви.

Поднялась, собрала четки,

Облеклась в наряд ночной.

Вдруг шаги тверды и чётки

Стали слышны за стеной.

Темнотой пахнуло синей,

Дверь замкнулась щеколдой.

И стоит перед княгиней

Рослый инок молодой.

Белый лоб под темным волосом,

Взор отчаянный горит.

И бесстрашным твердым голосом

Инок тихо говорит:

— Свет-княгинюшка великая,

Страшный час в моей судьбе.

Божья воля, страсть ли дикая

Привела меня к тебе.

Не гони монаха бедного,

Бог простит, коль спутал бес.

Знаю: отрока наследного

Долго молишь у небес.

Для моления, для тщетного

Все святыни обойди,

Но от мужа от бездетного

Чуда божьего не жди.

Изгоришь тоскою огненной,

Годы будешь слезы лить

И с княгиней с первой, с прогнанной,

Долю горькую делить.

Средство верное, целебное

Нынче послано судьбой,

И простое, не волшебное —

Вот оно перед тобой.

Не гони монаха бедного,

Знаю — дерзко говорю.

Хочешь отрока наследного?

Если хочешь — подарю!

А за тайну — будь спокойною,

Не расстанется с нутром

Ни под пыткою разбойною,

Ни под звонким топором.

А не хочешь — воля вольная,

Сдай монаха палачам —

Пусть головушка бездольная

Поскучает по плечам!

Сходно плавленному олову

В душу ей вливалась речь.

Вдруг рука легла на голову,

По груди пошла от плеч,

Пламя свечки колыхнулося,

Тени сбились на стенах.

И по девичьи вздохнулося:

— Не губи меня, монах.

* * *

Медных труб гуденье зычное

Раздается по лесам.

Скачет воинство опричное,

Грозный царь в походе сам.

Лес меняется опушками,

Рассиялась неба ширь.

Золочеными макушками

Глянул Духов монастырь.

Царь коня одернул круто,

Наклонился из седла.

— Посмотри-ка, брат Малюта,

Видишь эти купола?

Слышал я в глухом предании

Под углами все ворчат —

Будто в божьем этом здании

Был я матушкой зачат.

От бояр извечно смута.

То от них исходит блажь!

Ты… сыщи-ка, брат Малюта,

Память матушки уважь!

1952 г.

Прощание

(Песня молодого татарина накануне штурма Казани)

Русский царь Иван Василич —

Он могуч и лют.

Чтоб в Казани нас осилить,

Поднял русский люд.

Под бесчисленные стяги

Стянуты полки,

По Оке и по Свияге

Ставят городки.

Тянет чадом желто-серым,

Чаны возле хат —

По деревням варят серу,

Сушат пороха.

По рекам плывут насады{Речные суда},

Весла плещут в ряд —

Перевозят для осады

Пушечный наряд.

И скрипят, скрипят подводы,

Всех не перечтешь.

Смотрят царь и воеводы

Наших стен чертеж.

Скоро двинутся турусы,

Загремит таран.

Ну так что ж, и мы не трусы,

Встанем за Коран!

Для защитного удара

Двинемся стеной.

Ну, Надира — дочь Гумара,

Распростись со мной.

От дворца Сафа-Кирея

Слышно пенье труб,

Проводи меня скорее

Мягкой лаской губ.

Сладость их чтоб стала силой,

Разлилась вдоль жил,

Чтоб от смерти уносила,

Чтоб я долго жил.

Чтоб меня за подвиг ратный

Отличил мурза,

Чтоб вернулся я обратно

Под твои глаза.

Ярче угольного жара,

Крепче, чем буза,

О, Надира — дочь Гумара,

Те твои глаза.

От дворца Сафа-Кирея

Слышно пенье труб —

Проводи меня скорее

Мягкой лаской губ.

Ну, а если от удара

Упаду с коня,

Ты, Надира — дочь Гумара,

Позабудь меня.

5 июня 1958 г.

Стихи, сочиненные и посланные домой малышу-сыну

Зайка-капризайка

Бедный зайка очень глуп —

Он не хочет кушать суп.

Мама кормит, мама просит —

Зайка только глазки косит,

Машет лапками, орет,

В рот ни капли не берет.

Вьется в стуле, как юла,

Ложку сбросил со стола.

Третьи сутки! Третьи сутки…

Пусто в зайкином желудке.

Суп прокис в холодной миске

И его отдали киске.

Сил у зайки стало мало,

А потом совсем не стало.

Еле-еле, еле-еле

Он добрался до постели.

У него посохли лапки,

Ушки свисли, точно тряпки,

Вместо пышного хвосточка

Еле видимая точка.

Шейка стала тонко-тонкой,

И не движет головенкой.

Плачет киска, плачет мишка:

— Умирает наш зайчишка.

— Что ты, зайка, натворил,

Сам себя ты заморил.

На четвертый день с утра,

Прибежали доктора.

Лечат бедного зайчишку,

Ставят градусник подмышку

И качают зайке в рот

Чистый воздух-кислород.

На язык глядят, на зубки,

Сердце слушают сквозь трубки,

Сыплют в глотку порошок

И сажают на горшок.

Ну, а ночью, до утра

Совещались доктора.

И велели доктора

Скушать супа три ведра,

И еще они велели

Десять дней лежать в постели,

Не давать ему сластей,

Не пускать к нему гостей.

После супа дать касторку,

На закуску хлеба корку.

Так, с кроватки не слезая,

Десять дней лечился зая,

И сказали доктора:

— Ну, теперь вставать пора.

Зайка сильно пополнел,