Хорошо посидели! - [133]

Интересно отметить, что сама внешняя картина танцев, происходивших в зале после концерта, была для нас, заключенных, как теперь говорят, очень волнительна. Мы впервые за много лет видели зал, заполненный празднично одетыми людьми. Женщины были в красивых «вольных» платьях, взятых по сегодняшнему случаю из камеры хранения. Мужчины тоже в нормальной одежде — не в лагерных куртках из «чертовой кожи», не в рабочих штанах, а в брюках и в пиджаках. Многие, прежде всего наши артисты, в рубашках с галстуком. И никого или почти никого, в ватниках, в кордовых чунях. Сама эта картина создавала иллюзию, будто мы не в зоне, а на «Большой земле», на свободе.

Иллюзии быстро приходил конец. Настают минуты прощания. Кто-то на улице перед вахтой целуется на прощание, кто-то записывает, быть может, домашние координаты своей только что обретенной любимой, кто-то пожимает друг другу руки. Стоит общий довольно громкий гомон. Но вот начинаются поторапливающие окрики надзирателей. Бесконвойники выходят через вахту. Остальные наши артисты — через ворота, за которыми их ждут конвойные, собаки и грузовики.

Пусть тот, у кого при чтении этого описания наших поездок на женский лагпункт возникнет чувство осуждения этих мероприятий за то, что они сопровождались нарушением обычных норм нравственного поведения, знает, что у него были предшественники.

Начальник КВЧ капитан Носова ни в первый, ни следующие разы наших поездок на женский лагпункт не ездила с нами. Видимо, по разным соображениям, которые можно понять, не хотела во время наших приездов там присутствовать.

После первой же нашей туда поездки, она была вызвана к начальнику Политотдела лагеря полковнику Мелькину для объяснений. На столе у полковника, разумеется, уже лежали, написанные оперуполномоченными — нашего и женского лагпунктов описания всей картины нашего пребывания на 15-м. Скорее всего, еще и приукрашенные.

— Как вы могли допустить такую поездку?! — напустился на Маму Сашу полковник.

— С вашего разрешения.

— Я разрешил провести там концерт с политико-воспитательной целью, по случаю Международного женского дня 8 марта. А там что происходило?!

— Там и был концерт — подарок женщинам к их празднику. Концерт был хороший, женщины были очень благодарны.

— Знаю я, как они благодарили ваших артистов.

— Наверное, по-всякому.

— Вот именно по-всякому! Вам самой надо было там присутствовать и не допускать отлучек заключенных мужского пола из здания столовой, где происходил концерт.

— У меня бы это плохо получалось. Надежнее было бы окружить здание сторожевыми собаками. Это, вероятно, украсило бы картину праздника. Следующий раз так и сделаем.

— Следующего раза не будет! — отрезал полковник Мелькин.

Содержание этого диалога стало вскоре широко известно, благодаря тому, что и сам полковник Мелькин, и капитан Носова со всеми подробностями, хотя и с различным отношением к сути дела, широко пересказывали его сотрудникам Управления лагеря и нашего лагпункта. Вскоре содержание этого диалога стало секретом полишинеля и для участников нашей клубной работы.

Будущее показало, что начальнице КВЧ удалось переубедить тех, кто возражал против наших поездок на женский лагпункт. Мы еще несколько раз выезжали туда с праздничными концертами. Собак вокруг здания столовой, где они происходили, не ставили.

Новый год — пятьдесят пятый

После смерти Сталина, в марте 1953 года, в лагерной жизни все перевернулось. Почти все.

Забор, увенчанный колючкой, «запретка» по его внутреннему периметру, немецкие овчарки, бегающие вдоль забора с внешней его стороны. Их называют «собачий троллейбус», потому что они бегают на цепочках-поводках, скользящих с помощью кольца по проводу, протянутому вдоль забора. Вышки по углам лагерного квадрата. Это все сохранилось. Но отношения между заключенными и начальством изменились. Особенно после расстрела Берии.

Лагеря передали в ведение министерства юстиции. За МВД осталась только их внешняя охрана. В апреле 53 года произошла так называемая «воровская амнистия». И хотя политзаключенные остались в лагерях, и в их судьбах наметились некоторые перемены. Постепенно начали освобождать и их. Кому-то сокращали срок до фактически отбытого. Так, например, был освобожден из нашего Каргопольлага Александр Гладков, отсидевший к тому времени шесть лет из «своих» десяти. Кому-то из политзеков сокращали срок до пяти лет, что позволяло применить к нему амнистию. Таким образом был освобожден из нашего лагеря Илья Николаевич Киселев — будущий директор Ленфильма. И, наконец, была и полная реабилитация. Ее получали те, кто на следствии не оговорил ни себя, ни своих «подельников». третьего января 1955 года был реабилитирован и автор этих строк.

В этой обстановке многие лагерные начальники, особенно те, кто знал за собой грех жестокого обращения с «врагами народа», попавшими в их руки, засуетились. Они явно «подобрели». И более того, стали заискивать перед политзэками, заводить покаянные разговоры, жаловаться на приказы сверху, которые они, якобы, через силу выполняли, — словом, всячески старались повлиять на своих подопечных, чтобы те после освобождения не писали на них жалобы.