Я бы не хотел, чтобы меня поняли как сторонника драконовских мер против школьных и студенческих «жаргонов». Я даже рискну утверждать, что такие «возрастные языковые игры» могут послужить на пользу для совершенствования языка школьника — студента в будущем. Так в литературе нередко причудливые и словно бы «механические» версификаторские упражнения юных поэтов ко времени их зрелости претворяются в истинное мастерство содержательной формы.
Но «игра» может и должна всегда оставаться только «игрой», то есть некоторой частью самого материала речи. Если она начинает вытеснять собою весь язык, подменять его и замещать, тогда начинается трагедия.
Высокое остроумие превращается в так называемое хохмачество, и увлекательная беседа падает до уровня некоторой псевдосветской, якобы салонной болтовни. Так бывало и всегда: рядом с изящным острословом Билибиным в салоне Анны Павловны Шерер подвизался, если вы помните, и князь Ипполит со своими дурацкими анекдотами.
Я достаточно рассуждал на тему «Чему будем их учить?». Настало время рассмотреть, пусть очень кратко, другой существенный вопрос:
ПРАВИЛЬНО ИЛИ ХОРОШО?
А в самом деле, как же хотелось бы вам, чтобы ваши дети начали говорить: правильно или хорошо?
Общераспространено мнение: говорить хорошо и значит говорить правильно. Это — ошибка. Можно говорить абсолютно правильно, но вовсе не хорошо. Можно говорить очень хорошо и далеко не правильно. Два определения могут как бы накладываться друг на друга, но не заменять одно другое. Помните, у Пушкина?
Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю…
Да, это — шутка, но очень глубокомысленная; тем более значительна она под пером верховного мастера языка русского. Видно, в самих понятиях «хорошей» и «правильной» речи кроется какая-то недоговоренность.
Чем же одно понятие отличается от другого?
Возьмем искусственный пример: вообразите, что любящая мать шепчет своему малышу: «Дорогой мой сын Игорь! Я не сомневаюсь, что ты не в состоянии оценить всю силу моей любви к тебе, но знай, что она не имеет пределов и что, рассуждая по справедливости, ты должен отвечать на нее примерно таким же по силе чувством!»
Вы навряд ли сумеете указать на какую-нибудь грубую ошибку в построении этой речи. Она безукоризненна с точки зрения правильности. Но думаете ли вы, что она уместна в данной ситуации, полагаете ли, что мальчуган прослезится, услышав эти слова, или сторонний слушатель скажет: «Боже мой, что за нежная мать!»
Нет и нет! И если к вам самому обратится примерно с такими же словами ваша любимая дочка, вы испугаетесь: «Что за чудовище я породила! Это же чиновник какой-то, а не любящее существо!» А вот слыша, как юная мама, тиская в восторге своего младенца, бормочет ему что-то совершенно нечленораздельное: «У-пу-пу-пу-сеночек мой… Ты мое золотеночко! Я тебя сейчас — ам-ням-ням… Ну посмей только, не полюби меня, когда вырастешь! Убью тогда, растерзаю тогда, маленькая негодница!» — вы не поставите говорящей (бормочущей, воркующей) в упрек ни того, что ее «речь» изобилует недоговоренностями, путаницей в роде существительных (одно и то же существо оказывается и «негодницей», и «пу-пусеночком», и «золотеночком» — всех трех родов!), нелогичностью… Вы все равно сочтете это обращение к малютке лучшим, более уместным, вызывающим больше чувств, хотя, возможно, и сообщающим меньше логических мыслей, менее «информативным».
Речь неправильная оказывается лучше правильной? Да, это так, и притом я привел вам тут далеко не самый удачный из образчиков эмоционально насыщенного, пылкого, образного обращения.
Предоставляю вам самим почитать сборники писем великих людей, в которых приводятся образцы их любовной переписки. Если вы припомните те примеры «объяснений в любви», которые вам приходилось либо читать в романах, а может быть, и слышать самим, наверняка вы признаете лучшими из них самые беспорядочные, с кое-как набросанными предложениями, с недоговоренными в спешке словами, с повторениями и перебоями — истинные «словесные смерчи», от которых на долгие годы остается в душе и памяти горячий след. И, позвольте надеяться, вы не придете в восхищение от приглаженных «предложений руки и сердца»:
«Глубокоуважаемая Галина Валериановна! Я осмелюсь предложить Вам вступить со мною в законный брак. Я решаюсь сделать Вам это предложение лишь после основательного обдумывания, и, полагаю, оно является окончательным и бесповоротным…»
Все это может показаться вам не вполне серьезным: ведь когда еще вашему воспитаннику придется сочинять любовные послания?! Да этот жанр и вообще занимает не так уж много места в речевой деятельности человека.
Увы! «Избыточная правильность» человеческой речи способна приносить огорчения и в более частых и серьезных ситуациях нашей жизни.
Наши писатели неоднократно использовали утрированно-правильную русскую речь для характеристики персонажей-иностранцев. Перечитывая «Обломова», обратите внимание на чрезмерную правильность речи русского немца Штольца. Штольц говорит, как пишет. Построение его фраз много правильнее и четче, чем у всех остальных персонажей «Обломова», и доведись вам встретить такого человека в жизни, вы, вероятно, довольно легко заподозрили бы в нем «нерусского» вопреки его стремлению казаться стопроцентным русаком.
