Хороший человек - [9]

А за Йиглавой уже пошла Моравия, и тут тоже было чему удивляться. То красивому городу, то живописной деревне, то полю, по-иному вспаханному, опять же разным костюмам, о которых лучше всего судила Мадла. Она всякий раз удивлялась, когда видела какую-нибудь часть костюма такую же, как в Чехии. Но больше всего Мадлу радовало то, что всюду, куда бы ни приехали, она могла разговаривать с людьми.

— Хотя по-чешски они говорят плохо, понять их все же можно, — сказала она, впервые услышав моравскую речь. Гаек объяснил ей, что говорят они не по-чешски, а по-моравски, но это почти одно и то же, и что чехи и мораване одного рода. Странствуя, Гаек приобрел знания о разных вещах, о которых обычные возчики, всю жизнь шагающие рядом со своими возами и не думающие ни о чем, кроме своего груза, лошадей и повозки, даже понятия не имели. Гаек же в дороге охотно вступал в разговоры с попутчиками, спрашивал про то, про другое, в трактирах охотно беседовал с посетителями из местных жителей, если были какие-нибудь газеты, он их читал. Он знал всю местность вдоль дороги из Чехии в Вену и кто ее населяет. В речи его не было грубости и суровости, разговаривал он всегда вежливо, что свидетельствовало о его природном уме и добром сердце.

О Мадлене он всю дорогу заботился, как о сестре. Если она шла пешком, он шел о бок с нею, если она садилась на воз, шагал рядом с возом. Тогда жеребцы могли идти, как им нравилось.

В первый день Мадлена не хотела заходить в трактир, говорила, что еды у нее хватает.

— Ну ладно, но когда вы все свое съедите, будем есть вместе.

Мадлена поела на возу, а мальчиков Гаек повел в трактир, как это обычно делал. В обед Мадлена угостила Гаека из своих запасов и мальчикам дала поесть. Накормила также Якуба и пинчера, так что еды у нее осталось мало. На следующий день она ела с Гаеком, чему он был очень рад, хотя и не подавал виду. Вечером, когда Мадла собиралась договариваться о ночлеге, всякий раз оказывалось, что с хозяйкой уже все улажено, потому что в трактирах Гаеку всегда с удовольствием готовы были услужить. Когда же Мадлена пыталась возражать, он говорил:

— Я взялся заботиться о вас, а потому хочу беречь вас как зеницу ока. И не думайте, будто я это делаю только для вас, женщинам всегда должно быть удобнее... с ними надо обращаться иначе, чем с мужиками, — смеялся он.

Так с каждым днем они все больше узнавали друг друга, и Мадла в душе благодарила господа бога за то, что встретила Гаека. Она верила ему, как брату.

Гаек даже сам не знал почему, но ему было неприятно, что Мадла называет его папашей. Он никогда раньше об этом не задумывался, так называл его и Якуб, и все остальные, так уж вообще было принято... ребята называли его «папашенька»... но каждый раз, когда Мадла говорила ему «папаша», он хмурился и щелкал кнутом.

Мадла же думала: «Почему он называет меня «барышня», словно я городская?» Она решила, что будет тоже называть его красиво, по-городскому — папочка. При первом же удобном случае она так его и назвала.

Гаек нахмурился, несколько раз крутанул кнутом в воздухе и сказал:

— Я еще не папаша и не папочка. Меня зовут Иржи Гаек, так что выберите для себя одно из двух — имя или фамилию, что вам больше нравится, а папашей, пожалуйста, больше не зовите меня.

— Я вас тоже хотела просить, чтобы и вы меня не называли барышней, так обращаются к городским девицам, а я деревенская.

— Вам это идет, хотя вы и деревенская, но коль вы против, тогда я буду звать вас по имени, если вам это понравится, — сказал обрадованный Гаек, — а вы как меня звать будете?

— Наверное, нехорошо получится, если я вас стану звать просто Гаек, — в растерянности засомневалась Мадлена.

— Зовите меня хоть Иржи, хоть Гаек, кому какое до этого дело. Мы ведь земляки, — добавил он.

Так и пошло у них, и никто на это даже внимания не обратил. Гаек же был этому рад, как будто бы он долго плыл и наконец на берег выбрался. Никогда еще дорога не казалась ему такой короткой, вроде бы только что еще в Чехии были, а оказывается, они уже едут четвертый день и подъезжают к Вене.

День был прекрасный, нагретый солнцем воздух знойно струился. Ребята перебегали из одной придорожной канавы в другую, гонялись вокруг воза с пинчером — детям и собакам надо побегать. Наконец утомившись, они забрались на воз, и Якуб тоже подсел к ним. Мадлена шла по тропинке в тени цветущих деревьев, без платка и без жакетки. Щеки у нее горели. Гаек шагал рядом с лошадьми, утирая пот с загорелого лица. Иногда он впадал в задумчивость, словно не в силах удержаться, поглядывал на Мадлену. Пинчер бежал рядом с нею, а Мадлена принялась рвать маргаритки, рассыпавшиеся в траве, словно звездочки по небу. Она собирала букетик.

— Гаек, дождь будет, пинчер ест траву! — вдруг крикнула она.

— Вон там примета понадежней, — показал Гаек на черную тучу в небе.

— Пусть себе идет, только бы гром не гремел, я грозы боюсь, — простодушно призналась Мадла.

— Для кого это вы нарвали букетик? — спросил Гаек, показывая на маргаритки.

— Ну, хотя бы для вас, если вы любите цветы... но ведь на шляпе вместо цветов вы носите бумажки.