Хорошие люди - [41]

Ночью Станислав снова долго не мог уснуть. Он слышал голоса отца, бабушки Варвары, Марины Фабрициевой; они ходили по горнице туда-сюда, что-то переставляли, хлопали дверьми, стучали молотком, и казалось, что так будет продолжаться всю ночь.

Не успел Станислав уснуть, как пронзительно зазвенел будильник. Это было невероятно. Неужели ночь кончилась? В горнице стояла тишина. Станислав вышел — и увидел: ночью сделаны кое-какие перестановки. Стол переехал к окну, сервант переместился к другой стене, исчезли табуретки. В углу стоял на тумбочке большой блестящий радиоприемник. Когда успели его привезти? Но тут Станислав вспомнил о большой машине, о которой говорил ему Юрка, и все стало ясно. В комнате появилось много новых вещей, которые Станислав заметил не сразу. Новые стулья, новые занавески на окнах, небольшой коврик на полу… Совсем чужой стала комната.

Пришла с улицы бабушка Варвара:

— Уже проснулся? Вот и хорошо. Самовар так и пышет, вас дожидаючн. А там словно повымерли… — Бабушка Варвара неодобрительно сомкнула губы.

— Вы что, всю ночь носили ее вещи? — спросил Станислав, кивнув на дверь, за которой спали отец и его новая жена.

— Всю не всю, но потаскали много всякого добра — нужного и ненужного, половину выбросить можно… — Бабушка Варвара понизила голос. — Скажи мне, Станислав, я старая уже, не понимаю многого; скажи мне, зачем человеку три зимних пальто?

— Не знаю…

Станислав пил чай, а бабушка Варвара тихим голосом жаловалась ему на своего сына и на Марину; Станислав ничего не слышал. Он был далеко от этого дома…

Три года — вот что нужно Станиславу Вахтомину. Ему нужно прожить три года, и такой отрезок времени никак не уменьшить, вот что плохо.

Незаметно наступил сентябрь, Юрка пошел в школу, но Станислав дальше учиться не стал.

Станислав приохотился бывать у Тамары Акимовны. Он приходил сюда в те дни недели, когда работал во вторую смену. Они вдвоем пили чай и болтали о пустяках, слушали музыку. Сначала Станислав стеснялся женщины, но после двух-трех визитов больше не робел. Станиславу нравилось копаться в книгах, которых у Тамары Акимовны было великое множество; некоторые из них она давала ему домой почитать. Станислав узнал о любви Тамары Акимовны к Салтыкову-Щедрину, Чехову, О. Генри, Ильфу и Петрову. Он начал брать у нее книги этих авторов и прочитывал их залпом.

Станислав стал невольным свидетелем отцовского визита к Тамаре Акимовне. Это случилось вскоре после того, как отец женился на Марине Фабрициевой. Станислав направился в гости к своей доброй знакомой и вдруг увидел, что возле ее дома остановился грузовик; знакомые парни спрыгнули из кузова на землю, из кабины вылез отец. Все трое вошли в дом и некоторое время не показывались. «Сейчас шифоньер вынесут», — решил Станислав.

Рабочие вынесли части шифоньера, погрузили их в машину, затем вынесли сервант и стулья. Потом из дома Тамары Акимовны вышел отец, мрачно полез в кабину, сильно хлопнул дверцей. Грузовик сорвался с места и укатил в деревню Вахтомино.

Когда через минуту Станислав вошел к Тамаре Акимовне, она встретила его загадочными глазами и улыбнулась:

— Вот это другое дело.

— Что именно?

— Ты — другое дело. Видел отца?

— Я подглядывал за ним из-за угла.

— Ну вот. Твой отец — одно дело, ты — другое. Кстати, хорошо, что ты пришел. Ты поможешь мне принести из сарая мои старый шкафчик.

Станислав увидел, что Тамара Акимовна не такая веселая, какой она была почти всегда. В голосе женщины было слишком много бодрости, в улыбке — много лишней яркости, в глазах — много блеска…

Станислав задал вопрос, который давно уже вертелся у него на языке:

— Тамара Акимовна, неужели вам нравился этот человек? — Он мотнул головой в сторону двери, давая понять, что говорит об отце.

Тамара Акимовна спросила в свою очередь:

— Станислав, а почему же он не может нравиться, этот… человек?

— Потому что он эгоист, — смело ответил Станислав. — Я только сейчас понял это.

— Он твой отец.

— Да. Конечно.

— Я хочу сказать…

— И я об этом, Тамара Акимовна. Я бы с радостью слушался его, если бы он был другим.

— Не будем говорить об этом, Станислав.

— Ладно. Я три года отживу с ним и — до свидания.

— Какие три года, Станислав?

— Обыкновенные. Три года до совершеннолетия.

— Ты хочешь уехать?

— Я не хочу жить с отцом.

Он первый раз сказал об этом чужому человеку. Даже родному Юрке не говорил он о своих планах, даже бабушке Варваре. Бабушка Варвара была матерью отца; Юрка был слишком наивным и не мог хранить секреты; только Тамара Акимовна казалась Вахтомину человеком, с которым он может смело поделиться самыми сокровенными мыслями.

Можно было бы сказать все и Вениамину Барабанову, который очень хорошо относился к Станиславу, но Вениамин был «немного очень странным товарищем», как выразился однажды Вадим Кирьянович. Когда вскоре после выпивки в железнодорожном буфете Станислав признался Вениамину в том, что отец ударил его, Вениамин ответил:

— Ничего страшного. Так положено.

— Что положено?

— Чтобы отцы воспитывали детей.

— Бить положено?

— Немного можно.

— В зубы! Да?

— Ну… Не в зубы, конечно. Так, чуть-чуть. Ремнем по заднице.