Хорошие люди - [106]

— Тебе надо развеяться, старик. Выпей пока, а там посмотрим… Давай. За твои будущие успехи. И за мои.

Теперь Станислава не нужно было упрашивать. Он быстро выпил, чтобы не прерывать свою речь, чтобы больше ничего не отвлекало его, и недопитый стакан — тоже не отвлекал, чтобы Антон Петрович — неплохой, кажется, мужик, понятливый человек, хоты и тоже не очень, кажется, удачливый. Да, но что я хотел сказать? Да!.. Так вот, я считаю, что у каждого свое предназначение в жизни, у каждого своя потребность делать любимое дело… Ведь когда дело любишь, Антон Петрович, разве ты станешь лениться, скучать, страдать?.. Глупости! — Да я смогу горы свернуть, во мне такая сила, что…

— Тебе надо развеяться, старик. Слушай, у меня идея: пошли на танцы!

В самое первое мгновение Станислав недовольно поморщился — Песцов перебил его мысль. Станислав услышал в первое мгновение голос собеседника, но не его слова. Поэтому сказал:

— Подожди, Антон Петрович, я не договорил!..

— Поговорим в парке! Идем?

— Куда?

— Предлагаю махнуть на танцы.

У Станислава вылетело из головы все, о чем он собирался говорить. Он запнулся и сдвинул брови, не в силах понять, шутит его собутыльник или говорит серьезно. Но хмель в голове Станислава делал свое дело, обволакивая мозг приятным туманом; туман, правда, не мог скрыть некоторые очень яркие мысли Станислава, одна из которых была о том, что на танцы ходят восемнадцатилетние юноши, а не лысые старики… Станислав неожиданно расхохотался, взглянув на плешь своего нового знакомого.

— Чего тут смешного? — удивился Антон Петрович. — Ведь мы еще с тобой… в самом соку, можно сказать… Если хочешь знать, на площадку иногда такие парочки заявляются — ахнешь!.. Пошли — и дело с концом. Хлобыстнем еще по грамульке — и поехали.

Но именно эта «грамулька» и стала последней каплей. Еще полчаса тому назад Станислав думал о том, что он быстро хмелеет. Теперь же ему казалось, что он «ни в одном глазу». Окружающее представлялось ему в ярком свете, четко и понятно. Антон Петрович вовсе не выглядел таким старым, каким казался вначале. Катил куда-то трамвай, заполненный веселыми пассажирами. Станислав видел перед собой лицо нового знакомого; губы Песцова шевелились, выстреливая какие-то слова, — Станислав не слышал ничего, потому что в вагоне было очень шумно. Он видел перед собой много других улыбающихся лиц, некоторые из них почему-то были повернуты в его сторону, незнакомые глаза смотрели на него с укоризной и насмешкой. Станислав ломал себе голову, почему это так; в какой-то момент он увидел перед собой старика: сморщенное лицо, усы, борода… «Дедушка, садитесь!» Он хотел подняться, но старик отрицательно покачал головой и тоже улыбнулся, и нажал рукой на его плечо: «Сиди, сиди, отдыхай…» Было очень приятно смотреть на всех этих людей, и почти все они вышли из вагона там же, где и Станислав с Песцовым.

— Теперь пройдем две остановочки пешком, — услышал Станислав голос друга. — Да, помню, и я когда-то…

Песцов рассказывал что-то еще и еще, и Станислав говорил, вставлял свои слова о том, что у него пересохло горло, что не мешало б попить газировки, что…

— Газировочки не обещаю, Стас, а по кружечке пива хлобыстнем. Твою жажду как рукой снимет… лишь бы емкости найти…

Песцов и Станислав ходили между столиками, искали свободные кружки, выпрашивали их у кого-то, и это было непонятно и смешно; Станислав хотел спросить, неужели, мол, буфетчик не может запастись кружками в необходимом количестве, но не спросил, потому что Песцов то и дело исчезал из поля зрения. Потом они пили пиво — прохладное и очень вкусное, его хотелось пить еще и еще; потом над ухом начала греметь музыка, и Песцов упорно тянул Станислава в танцующую толпу: «Давай, вот эту парочку разобьем!» Но Станиславу было очень страшно. Он опасался, что, как только окажется в этой толпе, обязательно потеряет Песцова. Станислав не знал, где они находятся, какой это парк и как теперь они доберутся домой. Он пытался спросить что-то у Песцова, но тот вдруг толкнул его в грудь, и Станислав шлепнулся на скамейку. «Сиди здесь, старик, и — никуда!.. Жди меня!..» Пришлось сидеть и ждать, и трудно было понять происходящее. По-прежнему гремела над ухом музыка, но теперь она не мешала Станиславу отдыхать; напротив, она убаюкивала его; вскоре Станислав ощутил щекой что-то мягкое и доброе; начал проваливаться в сон, когда резкий толчок заставил его открыть глаза: «Дядечка, держи свою голову прямо! Что тебе здесь, вытрезвитель?» Другой голос рассмеялся и сказал: «Во сне он тоже танцует, ха-ха-ха!» — «Наверно, ошибся дверью, бедняга». — «Его дружка я часто вижу здесь, вон того, лысого…» Станислав дернулся. Что-то дошло до его сознания… Лысый дружок… Антон Петрович! Антон Петрович! Несколько голосов засмеялись рядом, и кто-то другой тоже громко закричал: «Антон Петрович!»

— Ну, старик, ты и даешь… Христианин ты или нет? Не видишь, я танцую с женщиной?

И была ночь, и качались фонари, и полупустой трамвай снова мчался куда-то, и были чьи-то голоса, и горечь во рту была, и холодная вода из крана, освежившая рот и прояснившая голову — что случилось? Почему Станислав наклюкался, как свинья? Напившись воды, он снова лег в постель, закрыл глаза — и начал проваливаться куда-то, и тошнота подступила к горлу. Он повернулся на бок и уставился взглядом на Песцова, пытаясь вспомнить что-то важное, вспомнить то, что случилось с ним вчера. Но память рисовала только лица веселых пассажиров трамвая, лицо старика, нажимающего Станиславу на плечо, — все остальное было покрыто мраком. Вдруг Станислав осознал, что уже позднее утро. Он вскочил, босиком подбежал к окну, рванул в сторону занавески — и яркий свет хлынул в комнату.