Хорошенькие не умирают - [42]

Проще всего объяснить равнодушному читателю это нехитрое переживание на примере проигрыша женской стратегии.

Допустим, на вечеринке есть пара женщин в поиске и некоторое количество свободных мужских объектов. Дамы примерно равны качеством и возрастом, но используют разные техники. Одна ставит на загадочность: проходит, помавая полями шляпы, к самому видному месту, красиво садится и ждёт. Фигура её дышит элегантностью и умеренной недоступностью, любой человек со вкусом просто обязан попытаться. Вторая на этом фоне ведёт себя неприлично: хохочет, хрипло матерится, щиплет мужиков за бока и толстозадо ползает с хозяйскими детьми. В результате все свободные кассы её, а чувства мымры с полями я могу добавить в свою коллекцию. Она обязательно порвёт чулки, когда будет снимать вечером, закинет шляпу под кровать и почувствует себя дурой-дурой-дурой, причём безнадёжной.

Бывает и так, что в аналогичной ситуации одна из женщин станет весь вечер задевать горячим бедром то одного, то другого, выкладывать декольте на все свободные поверхности и вести сексуальные разговоры на грани журнала «Спид-инфо» — «любите ли вы страпон так, как люблю его я»; вторая же воззрится на кого-то снизу вверх, задаст пару идиотских вопросов и удалится в уголок с книжкой. Через пять минут мужчине понадобится узнать, что она читает, а через двадцать они тихо уйдут вместе. Та, с сиськами, отвратительно напьётся и к утру будет блевать желчью.

И надо ли говорить, что именно такие ситуации заставляют проигравших люто ненавидеть тех, у кого получилось. Победители же никогда не замечают, что произошло, они слишком заняты сбором плодов.

Впрочем.

Когда мне было тринадцать, я пришла на свою первую дискотеку в костюме из тонкой шерсти: юбка ниже колена, обтягивающая бёдра и расходящаяся колокольчиком, кофточка с широкими рукавами, забранными резинкой на запястьях, воротник-стойка; всё того оттенка красного, который меня зеленит. Девчонки в джинсовых мини пользовались диким успехом, я же чувствовала, что меня нет. Но зла, как сейчас помню, не держала — понимала, что я просто безнадёжный урод. И особенно жесток был контраст между ожиданиями и результатом — я очень собиралась и очень надеялась быть прекрасной.

С тех пор не люблю наряжаться, не к добру это всё. Поражение женщины в вечернем платье гораздо горше, чем той, что в джинсах, — по ней слишком видно, как она старалась.

Другое же о платьях вот что.

В течение жизни у меня случались встречи, которых я отчаянно ждала и трепетала. Были разные люди и разные истории, но общим осталось одно: у меня никогда не было подходящего платья.

Сто раз прокручиваешь, как ты в чём-то идеальном входишь, а он, а ты, а тут коленка, и всё. Иногда это идеальное должно обтягивать, иногда струиться, содержать разрезы или восемнадцать пуговиц, спадать с плеч или быть абсолютно глухим: я всегда почти наверняка знала, как следует выглядеть в тот день, которого жду. И всякий раз, когда он наступал, я оказывалась не готова.

Сейчас у меня в шкафу штук двадцать платьев, некоторые из них были куплены задним числом, уже после встреч X. Но до сих пор, когда вдруг что, я прибегаю, запутавшись в неправильных тряпках, с ненакрашенными ногтями на ногах, не в тех туфлях и не вовремя. Не устраиваю безупречное антре, не беру своего там, где увижу своё, никого не сбиваю с ног, кроме себя самой.

И это к лучшему, потому что см. выше — поражение женщины в вечернем платье гораздо горше.

Шестичасовое солнце

Прошлое похоже на коробку образцов или папку с листками папиросной бумаги, на которых карандашом нанесены рисунки. Рисунок «Счастье», рисунок «Жертва», рисунок «Любовь», «Горе», «Ловушка», «Шанс». Обычно это удобно: если не очень ясно, что происходит, открываешь архив, ищешь кальку с похожей картинкой, накладываешь на сегодняшнюю ситуацию, и многое становится понятным. Иногда это называется опыт, иногда косность или ещё как-то обидно — потому что человек остаётся в пределах собственных схем и стандартов. А я тут вижу неадекватность собственным чувствам — не в состоянии оценить «здесь и сейчас», поэтому вынуждена искать аналоги в том, что уже поняла. Трагическое мышление тоже присутствует, ведь эталонное переживание самое яркое, а значит, любое следующее — не совсем то.

Думала бы, всё от возраста, но эту папку я собираю с детства, лет с пяти. Кое-что со времён Больших Жёлтых Одуванчиков не перекрыто до сих пор.

Недавно лежала на узкой кровати в чужом доме, сквозь комариную сетку наблюдала исход собственного дня рождения. С некоторых пор стараюсь, чтобы сутки, когда переламывается год, проходили максимально нелепо. Лучше всего быть одной, но так, чтобы обстоятельства не оставляли в покое. Тогда кажется, что жизнь неодинаковая, не то что «Почерпни воды с правого борта, испей. А теперь с левого. И как? Ну вооот». Я всё топаю на неё ножкой: разная! Разная! Захочу — сбегу, всё будет не так, нет никакого неизбежного завтра! В крайнем случае всегда можно умереть. И даже без фатальных решений — у меня в запасе бесконечное количество свёртков с «как никогда в жизни». В нарядном фунтике, разрисованном котиками, — невиданный город; в крафтовой бумаге — новый океан; в белом шёлке — поцелуй того, кого не бывает, а в жестяной коробочке — кисленькая марка, которая превращает человека в письмо самому себе. И день рождения может быть какой угодно, лишь бы не похожий на десятки уже бывших.