Хорошенькие не умирают - [12]

Для меня это было таким серьёзным впечатлением, что я слепила из глины куклу, обожгла и подарила ей. Я всегда была немножко… э-э-э… человек неожиданных решений и выводов. Я подумала: вот, хочу быть такой, когда вырасту. Вырасту не в плане возраста, а в смысле личности. Возможно, я не дотяну до неё никогда, мне не хватит чёткости, точности, этой жокейской выправки и стальной гибкости. Но я буду стараться.

За следующие десять лет я правда много старалась и теперь, может быть, уже несколько ближе к ней — к той, какая она была тогда. А какой она стала сейчас, даже боюсь думать. Наверняка ещё более тонкая и чистая, как звук, как свист самурайского клинка, потому что верная нота не меняется никогда.

Что касается моей личной ситуации, опыт с киношкой в самом деле помог: когда постоянно устаёшь до животного состояния, неврозы отшелушиваются и остаются только здоровые базовые инстинкты, на которых есть вероятность вырастить новую, более жизнеспособную надстройку, очищенную от рефлексии. Работа — она натурально та же молитва и делает свободными. Правда, при условии конечности, добровольности и краткосрочности аскезы.

* * *

Кажется, моя жизнь потеряла смысл, но точной уверенности пока нет.

Нужно бы по порядку, но я не стану перечислять всю цепочку печальных событий, которая привела к сегодняшнему дню. Тут были и любовные неудачи, возрастные и творческие кризисы, политические разочарования, нарушение сна, алкогольное отравление, потеря аппетита и полосатой розово-серой перчатки. Коротко говоря, от горя и бедствий, поразивших меня, я стала охотиться на паровоз.

Я чувствовала себя разрядившимся айфоном, который тщетно жаждет розетки, и даже если найдёт, не спасётся, потому что не имеет шнура. Но мужчина, у которого нет ни одной причины меня ненавидеть, сказал, что энергию, без которой я, очевидно, угасаю, могла бы дать достигнутая цель. «Погибла», — пробормотала я сквозь зубы, как Миледи, наткнувшаяся в дверях на Атоса. Потому что горевание моё было прежде всего о том, что я разучилась брать своё там, где увижу своё. Цели, как в электронном тире, некоторое время маячили на экране, потом неизменно уплывали за его пределы, а я отчаянно палила мимо, хотя, казалось бы, сосредоточивалась, концентрировалась и была быстра. Я даже потеряла мяч, отличный, круглощёкий.

Удача не шла ко мне, но если я всё же хочу выжить, нужно её приручить. Не можешь поймать большую рыбу — поймай маленькую; не идёт маленькая — лови лягушку; ускакала лягушка — выкопай червя. Выкопай много червей, и удача начнёт привыкать. Выбери незначительную цель и добейся её, потом ещё и ещё, и фортуна перестанет тебя презирать. «Папа меня любит, Дима меня любит, кот меня любит, — пересчитала я, — значит, я не совсем неудачник. А если поймаю паровоз, то и вовсе чёртов везунчик».

Дело в том, что в округе нашей завёлся паровоз, и дважды в сутки я слышала, как он кричит. Разумеется, я думала, это железнодорожный Ревун перекликается с моим одиночеством, но Дима сказал — натуральный паровоз, который зачем-то запустили на нашей ветке. Я начала следить за временем и узнала, что он проезжает мимо дважды, в 13:20 и в 18:10. Толстобокий и с красной трубой, представляла я, свежевыкрашенный, небольшой, нахальный. Быстрый, бессмысленный, громкий. Что может быть прекрасней?

Я не сразу решилась его увидеть.

Удача слишком давно отвернулась от меня, но — папа меня любит, Дима меня любит, кот меня любит, а однажды я успела в отходящую маршрутку, и теперь стоило бы рискнуть.

Неделю назад сделала попытку. Утренний всегда просыпаю, а в шесть обычно пью кофе с кем-нибудь в центре, но в субботу не бывает встреч, поэтому взяла айфон и «лейку» и пришла к полотну.

Паровоз не приехал.

Я подумала, это оттого, что выходные.

В будни снова спала, уходила в пять, но в среду всё же оказалась дома. Дела не позволили выйти, но я смотрела на часы и прислушивалась.

Никто не закричал. Паровоз не приехал.

Паровоз отменили, думала я. Значит, не судьба мне приманить удачу, ни червями, ни лягушкой, ни маленькой рыбой. Значит, мяч опять укатится.

Осуществление любви происходит неисчислимыми способами, многие из которых бесчеловечны. И мне ещё повезло, что мой так незатейлив: любовь длится, пока летит мяч. Бросаю его, большой, блестящий, жёлто-зелёный, и он летит, поворачиваясь то травяным боком, то солнечным. Кто-нибудь должен поймать его и кинуть обратно, и тогда получается любовь, но если не ловят, мяч укатывает. А другого у меня нет. Для этого человека — больше нет.

И сейчас я иду, без мяча, без паровоза, и думаю: ну ладно, ну ладно, папа меня любит, Дима меня любит, кот меня любит. Три мяча, которые не устаю ловить и возвращать, — это уже очень хорошо. На реке возле дома есть шлюз, он открывается в восемь вечера. А значит, у меня может быть цель: приходить к шлюзу, чтобы увидеть воду с барашками, катер, речные теплоходы и баржу. Однажды, пока я буду смотреть, ко мне прикатится мяч, красно-синий (не фиолетовый), и я не глядя вброшу его в игру, и он взлетит, поворачиваясь то огненным боком, то небесным.

Когда на обратном пути увижу паровоз, несущийся без графика и цели, почти не удивлюсь.