Хорёк-писатель в поисках музы - [6]

Раздался негромкий стук, и дверь приотворилась на ширину лапки.

— Баджи, — тихонько окликнула его Даниэлла. — Завтрак готов...

Дверь бесшумно закрылась.

Писатель вздохнул. Как быстро пролетело время! Bсе утро — впустую. Он поднялся из-за стола, погасил лампу, вернул неоконченную страницу в ларчик и прикрыл блестящую крышку.

Тщательно очистив перо, он положил его в ящик стола, убрал на место чернильницу, промокашку и шкатулку с рукописью и снова поставил пишущую машинку на стол.

Его собственная Сверхновая до сих пор так и не вспыхнула на литературном небосклоне. И впервые в жизни он испугался, что этого не случится никогда.

Глава 6

В тесной кухоньке его ждала Хорьчиха Даниэлла. Потрясающая красавица: тщательно причесанный блестящий мех, черная, как смоль, маска в белоснежном овале, ясные глазки, радостно засиявшие при виде Баджирона.

Баджи сел за стол и разгладил штопаную льняную скатерть; лапа его, как обычно, нащупала крохотные стежки, так искусно исцелившие порванную ткань.

«До чего же мне повезло, — подумал он. — Ведь она могла выбрать себе любого хорька, какого только пожелала бы. А выбрала меня».

— Сегодня среда, — сказала она. — С Вафельным днем тебя, дорогой.

На столе стоял его любимый завтрак: хрустящие апельсиновые вафли на сливочном масле, кувшинчик теплого меда, стакан молока.

— Как книга?

— Продвигается, — ответил Баджирон.

— Две тысячи слов, как обычно?

Даниэлла знала, с какой скоростью он пишет щенячьи рассказы.

О том, что классические романы для взрослых пишутся медленнее, он не упомянул.

— Одно, — сказал он.

За  все  утро  он  написал одно-единственное  слово: «заря».

Он принялся за вафли — говорить на эту тему не хотелось.

— Значит, не хочешь прочитать мне, что у тебя получилось? А я так люблю слушать...

Баджирон кивнул.

Отличные вафли, Даниэлла. Спасибо.

— У тебя с новой книгой чуть-чуть не ладится, да? — Она заглянула ему в глаза. — Но ведь совсем чуть-чуть, правда?

Она встала и, обогнув стол, наклонилась к Баджирону, прижалась носом к его носу и уставилась ему в глаза немигающим, очень серьезным взглядом.

— Ты — великий писатель, Хорек Баджирон! Ты — великий писатель, и ничего другого я даже слышать не желаю. Своими словами ты изменишь мир. Обязательно!

Она отстранилась и, тряхнув головой, вернулась на свое место — напротив него.

— Даниэлла...

«Как она может в меня верить? — подумал он. — Ведь я пишу с таким трудом, так медленно! А в результате что? Всего-то несколько рассказов в щенячьих журналах и маленькая книжечка. И целые ящики отказных писем. И мы ютимся в этой крохотной квартирке. Да еще и не в моей. Ее. И мой роман обречен».

— У нас впереди прекрасное будущее, Баджирон.

— Почему ты так в этом уверена?

Но прежде, чем она успела отозваться, кухонные часы пробили шесть раз. Даниэлла испуганно вскинула голову — она и не заметила, как быстро пролетело время.

— Скоро одиннадцать! Я уже опаздываю.

Она поднялась, наклонилась поцеловать его в нос и сняла с крючка педикюрную сумку — та висела на своем обычном месте, за дверью.

— Просто знаю — вот и все, любимый, — наконец ответила она. — Ты, главное, пиши. Пиши как можно лучше.

— Надо еще немножко потерпеть, Даниэлла, — проговорил Баджирон: ее надежды и мечты все-таки захватили его на мгновение. — Когда-нибудь тебе больше не придется ходить на работу.

— Но мне же нравится моя работа, — улыбнулась она. — И ты это знаешь. У каждого — своя история. Я целый день чищу лапы и слушаю истории. И так — день за днем. Если бы я записывала все, что слышу, то каждый день стал бы главой в моей книге. Мы с тобой оба могли бы стать писателями!

И она ободряюще помахала ему лапой.

— Увидимся вечером, мой хороший.

— Я люблю тебя, — откликнулся Баджирон.

Проводив ее взглядом, он улыбнулся. Как же она в него верит!

«Я могу написать эту книгу! Я — прирожденный писатель. Еще щенком я читал и слушал разные истории. И писал свои. «Полярный медведь и злой барсук», «Что случилось с Чарли-синичкой?», «Одинокий кузнечик». Целых три рассказа — еще до того, как мне доверили чернила. Три хороших рассказа. Они до сих пор мне нравятся. Как же я мог подумать, будто я — не писатель?»

Преисполнившись уверенностью и вспомнив, какой богатый у него опыт, он встал из-за стола, поднялся в свою Мансарду и радостно плюхнулся на стул. Писать как можно лучше? Писать о том, что я знаю? Писать о том, что для меня важно? Да запросто!

Не удосужившись даже как следует повернуть криво стоявшую машинку, Баджирон забарабанил по клавишам. Он писал рассказ по наитию — незапланированный рассказ, легкий, как взмах крыла. Это было настоящее приключение, и душа его пела от радости. Сейчас его не интересовало ничто, кроме картин, разворачивающихся перед его мысленным взором. Он отошел в сторону, уступая путь своему рассказу. Уже очень, очень много дней ему не удавалось писать так быстро.

Глава 7

— Только представь себе, Даниэлла! Когда Федерико мне сказал, кто она такая, я чуть не упала. Да меня даже молочный щенок сбил бы с лап одним щелчком!

Лапокюрша замерла, предвкушая нечто удивительное; пилочка для когтей застыла в воздухе.

— Значит, ты приняла ее за кого-то другого, Энрикетта?