Хора на выбывание - [32]

Обо всем этом Воронин, при Бодюле бывший министром внутренних дел, думал, глядя на Ивана Петровича. Но не воспоминания и ностальгия позвали президента в дом почетного пенсионера. Воронин хотел узнать у Бодюла, где тот успел спрятать золото партии, канувшей в лету.

— Иван Петрович, — мягко позвал Бодюла президент, — а, Иван Петрович… вы что, заснули?

— Нет, — встрепенулся Бодюл, — не заснул. Да и как тут заснешь, когда ты, Володька, такие вопросы острые задаешь? Что ж вы со страной-то сделали, олухи?

Сказав это, он тревожным жестом передовика, ярого врага халтурщиков (таких показывали в производственных фильмах 80-х) вновь приподнял стакан с чаем.

Воронин терпеть не мог, когда к нему обращались «Володька». Еще он не любил жестов производственных передовиков, потому что никогда себя к ним не причислял. Наконец, он терпеть не мог Ивана Петровича Бодюла, когда тот начинал говорить как персонаж «Вечного зова».

— Золотишко, — мягко вернул он Ивана Петровича к главной теме беседы, — говорите, золотишко где спрятали, вы, борец за мир во всем мире.

— Не было золотишка, — хмуро ответил Бодюл, решивший, видимо, не раскрывать тайну, — не было, и быть не могло. Все это миф, сказка. Все деньги к началу разрушения страны потратили, кому как не тебе знать?

— Мне, — наигранно удивился Воронин, — мне? Откуда мне это знать? Вы украли? Отвечайте!

— Ничего я не крал, — разозлился Бодюл, — запомни, ничего! Деньги потратили. Думали систему спасти!

— Какую систему, — спросил Воронин, вашу личную? Ты, старик, давай, местонахождение золота раскрывай. А как вы систему спасали, мне не рассказывай. Знаю я, на что твои гэбисты деньги потратили. Народный фронт организовали. Рошку выкормили.

— Неправда! — сопротивлялся Бодюл.

— Правда, — отрезал Воронин, — правда, и вы об этом лучше меня знаете. Кто Фронт организовал? КГБ. Вам же фронтиты и были нужны, чтобы в стране гражданская война началась!

— Может, и нужны были, да только не мне. Я-то от дел отошел.

— Старик, — устало спросил Воронин, — где золото?

— Не знаю я ни про какое золото.

— Наша песня хорошо, начинай сначала, — задумчиво сказал Воронин и посмотрел на часы.

Беседовали они вот уже три с половиной часа.

— Значит так, старик, — решил Воронин, — даю тебе сутки на размышление. Если не говоришь, где золото, я лично позвоню Смирнову. Лично. И возьму взаймы у него Антюфеева. Ты же знаешь, какой он, этот главный приднестровский гэбист.

Воронин с удовлетворением отметил, что Бодюл побледнел. И тут же с раздражением вспомнил своего министра государственной безопасности: безобидного чудака. Тот коллекционировал марки, и рассуждал о демократии и презумпции невиновности по десять часов в сутки.

— После того, — продолжал Воронин, — как тобой займется Антюфеев, ты поймешь, как я был добр к тебе. Но будет, увы, поздно. Потому что после Антюфеева придется тебя убить. Из жалости. Ибо все, с кем работал Антюфеев, представляют собой после груду трясущегося мясного желе. Безмозглого желе, — ведь он вышибает им и мозги!

Бодюл уже трясся. Воронин перевел дух, и закричал:

— Но золото, так вот, золото у меня уже будет! Потому что все, с кем работает Антюфеев, перед тем как стать безмозглым мясным желе, предназначенным на убой, рассказывают ему все! Все! И про то, как сперли булочку в магазине, когда им было пять лет, и про то, как в туалете дрочили, и про долги по коммунальным платежам, и про то, как им хотелось поиметь сестричку, но они никому об этом не говорили, все, все, все! И про золото, конечно, тоже!

Последние слова Воронин выкрикнул в лицо Бодюла, после чего хлопнул кулаком по столу, резко повернулся и вышел из комнаты. Постояв в прихожей минут пять, президент тихонько приоткрыл дверь комнаты и заглянул. Бодюл сидел в кресле, устало положив голову на руки.

— Сломался, — радостно подумал Воронин, и вошел.

Порадовавшись от всей души тому, что еще не забыл методы обработки уголовников, усвоенные им еще и милиции, президент помолчал, и приступил к последней стадии. Усевшись напротив Бодюла, Воронин с жалостью поглядел на морщинистый затылок старика, поросший редкими седыми волосами. Ивана Петровича президенту было ничуть не жаль, но он знал, что для полного эффекта надо почувствовать щемящую жалость к жертве. Тогда жертва поверит. Настроившись, президент заговорил…

— Дорогой Иван Петрович! Простите ли вы меня за вынужденную резкость тона при предыдущем нашем разговоре, я не знаю. В любом случае, мне очень стыдно за то, что я позволил себе это в беседе с человеком, которого жители Молдавии до сих пор поминают добрым словом, с человеком, о котором говорили и говорят: он создал нашу цветущую страну такой, какая она есть…

В Молдавии о Бодюле уже забыли, но Воронина это не смущало: он знал, что Иван Петрович на лесть падок. Президент с удовлетворением отметил, что Бодюл шевельнулся.

— Посмотрите, что стало со страной, — подбавил грустинки Воронин, — что стало с республикой, оставленной нами ее славным сыном Бодюлом в период небывалого расцвета! Что же стало с нею сейчас? Вы посмотрите на районы, — все разворовано, все! Вот, к примеру, ваш родной район, Кайнарский…