Хомские тетради. Записки о сирийской войне - [15]

Рассказ этой женщины получился довольно бессвязным, видимо, поэтому никто из журналистов, беседовавших с ней, не смог его использовать. К тому же она говорила на каком-то диалекте, что еще больше усложняло дело. В основе своей эта история безусловно достоверна, потому что мы слышали ее и от других людей, которые называли то же самое имя младшего офицера, начальника из mukhabarat – некоего Абу Али Мунзира. Девица назвала нам и имена женщин, похищенных и изнасилованных Мунзиром; мы пытались их разыскать, но безуспешно, и я не вижу смысла приводить их имена здесь, как и имя нашей свидетельницы. Она рассказывала свою историю с хитрой улыбкой, бросая на нас из-под платка призывные и кокетливые взгляды. Ее рассказ свелся к следующему: родом она из маленькой деревни по дороге в Пальмиру; читать и писать не умеет, поскольку в тех местах не принято учить девочек грамоте. В пятнадцать лет вышла замуж и пере ехала жить в Хомс. Два года назад развелась и начала работать «артисткой», как это у них называется, в Хаме и окрестностях. Дальше история становится невнятной: якобы бывший муж заявил на нее в полицию, ее арестовали, пытали, заставили пройти медицинское обследование и все в том же роде.

С Мунзиром она познакомилась в тюрьме, он служил там надзирателем. После освобождения она вернулась в родную деревню, а через два месяца снова уехала в Хомс. Утверждала, что Мунзир связался с ней по мобильнику и предложил выступить в роли приманки в похищении юных сестер, которых он якобы хотел обменять на двух молодых алавитов, захваченных САС. Детали похищения интереса не представляют. Девица сообщила, что не присутствовала при изнасилованиях: ей якобы рассказала об этом какая-то женщина из Алеппо, которая все видела своими глазами.

В первой палате, рядом с входной дверью, двое только что поступивших раненых. Мы попытались туда войти, но мужчины не хотели, чтобы их видели: «Это не положено». Боязнь muhabarat уже стала устойчивым рефлексом? Паранойя обостряется. Нас выставляют за дверь. «Я не хочу, чтобы мою фотку показывали по ящику!» – вопит на улице один из парней, с хохотом обгоняя нас на машине. Чтобы пообщаться с ранеными, нужно специальное разрешение военного командования. Опять переговоры да споры, и конца им не предвидится. Абу Хаттаб, один из врачей, наконец, объясняет нам, что эти раненые – пленники: «Режим нас истребляет! А мы своих арестованных лечим!» – «Именно так, – соглашается Райед, – и как раз потому вы должны их нам показать!» Исключено: требуется разрешение командования. Райед в сердцах бросает Абу Хаттабу: «Вы действуете такими же методами, что и власть!» Он взбешен. Ситуация накаляется до предела.

Потом Имад везет нас в другой медпункт, он поменьше, чем тот, где начальником Абу Бари, но там чисто и все хорошо организовано. Медпункт размещается в квартире. Врачей нет, только две медсестры. Хирургическое оборудование у них попроще, они могут оказывать только первую помощь. Пациентов со сложными ранениями приходится отправлять в другие места. Центр Абу Бари – по оснащению примерно такой же. Сейчас все заняты тем, что пытаются оборудовать маленький госпиталь в Баба-Амре – приличного уровня, где можно было бы оперировать.

Новую – будущую – клинику мы увидим через несколько дней. В моих записках все три медпункта будут пронумерованы в том порядке, в каком мы их посетили: первым был центр медпомощи Абу Бари, вторым – тот, о котором я только что рассказал: впоследствии мы узнаем, что его открыли Имад с друзьями. И наконец, третий – уже настоящий госпиталь, тоже был организован группой Имада при поддержке САС.

10.20. Возвращаемся в квартиру знакомых Хасана. Мужчины сидят вокруг печки и рассказывают о своих подвигах. Я пью виски, похоже, что их это не раздражает. Обстановка благожелательная, не то что в клинике Абу Бари. Райед объясняет, что активисты организовали Информационное бюро, и все журналисты должны обращаться туда, к тому парню по имени Джедди, с которым они недавно ругались. Политика бюро проста: снимать можно все, что не касается военной стороны дела, – митинги, страдания гражданского населения и так далее. Что же касается Свободной армии и ее действий – здесь есть серьезные ограничения.

Бассам, один из солдат, рассказывает об атаке, которую они провели три дня назад. Десятка четыре солдат хотели дезертировать, но силы безопасности не давали им этого сделать: их арестовали и посадили в Башню, как выразился Бассам, – массивное здание на улице Бразиль. Солдат, которых должны были казнить, держали на девятом этаже. Силы безопасности базировались на восьмом. Бассам и двое его друзей атаковали Башню, выпустив из гранатомета три ракеты по восьмому этажу и убив нескольких агентов mukhabarat. А потом вступили в переговоры: отпустите солдат или мы перебьем вас всех. Сорок военных и двое гражданских лиц были выпущены на свободу.

Затем Бассам начинает декламировать стихотворение из арабской классики. Звучит как музыка – прекрасная, ритмичная, чеканная и торжественная, восхитительная для слуха, даже если не понимаешь ни слова. У Райеда был знакомый офицер, который любил читать стихи, они текли из его уст, как ручей бежит с горы. Но его уже нет в живых.