Homo sum - [75]

Он был то здесь, то там, и его энергия и уверенность вскоре сообщились и самым малодушным.

Во время этих приготовлений Ермий простился с Павлом и с отцом, услышав римскую военную трубу и барабан молодого фаранского войска, которое шло вверх по оврагу, навстречу врагам.

Он знал, где располагалась главная сила блеммийцев, и поспешил сообщить об этом центуриону Фебицию и предводителю фаранитов.

Галл задал несколько коротких вопросов Ермию, которого тотчас же узнал по глазам, напомнившим ему уже при первой встрече в Раиту глаза Гликеры, и, получив на все быстрые и четкие ответы, отдал немедленно и с величайшей предусмотрительностью свои приказания.

Одна треть фаранитов должна была при звуках барабана и труб продолжать свой марш навстречу врагам, а при их приближении отступить на равнину к самой башне. Если бы удалось заманить туда же блеммийцев, тогда вторая треть городского войска, которая могла отступить в одну из поперечных долин, должна была напасть на них с левого фланга. Сам Фебиций со своей манипулой хотел остаться в засаде за скалой, на которой стояла башня, и внезапным натиском решить битву. Последняя же треть фаранитов получила поручение отправиться с Ермием к тому месту, где блеммийцы высадились, и разрушить их лодки.

В случае же неудачи центурион мог со своим отрядом отступить в крепость и защищаться там, пока не подойдут на помощь военные отряды из соседних прибрежных местечек, куда уже были разосланы гонцы.

Все распоряжения галла были немедленно исполнены, и Ермий пошел во главе вверенного ему отряда с таким самоуверенным и гордым видом, точно какой-нибудь императорский ветеран, вышедший со своим легионом в поле. За спиною были у него лук и стрелы, а в руках боевой топор, купленный в Раиту.

Мириам хотела было пуститься вслед за его отрядом, но он заметил это и крикнул ей:

— В крепость, дитя, к моему отцу!

И пастушка повиновалась, не задумавшись.

Анахореты в крепости сбежались все к краю обрыва, глядели на распределение боевых сил и махали руками и кричали.

Они надеялись, что часть войска соединится с ними для их защиты, но надежда эта вскоре оказалась тщетной.

Стефан, ослабевшие глаза которого не могли разглядеть, что делалось на равнине, просил Павла рассказать ему обо всем и понял с проницательностью старого воина весь план центуриона.

Вот отряд Ермия прошел мимо башни, и юноша приветствовал отца жестами и словами.

Стефан, слух которого не ослабел так, как зрение, узнал голос сына и, напрягая последние остатки своего голоса, отвечал ему на прощание исполненными горячей любви напутствиями.

Павел собрал все эти сердечные излияния старца в несколько слов, приставил руки к губам и крикнул сыну своего друга, идущему в бой, напутственное благословение отца.

Ермий расслышал его; но как он ни был растроган этим приветом, он ответил, однако, только безмолвным знаком. Отец всегда скорее найдет сотню слов для благословения, чем сын хоть одно слово благодарности.

Когда юноша скрылся за скалою, Павел сказал:

— Он шел совершенно как старый воин, а остальные следовали за ним, как стадо баранов. Но вот! Ты слышишь? Конечно! Это первый отряд фаранитов встретился с врагом. Крик все приближается.

— Значит, все обойдется благополучно, — оживился Стефан. — Если только враги клюнут на приманку и заберутся сюда на равнину, тогда, думается мне, и конец им. Мы можем отсюда наблюдать за всем ходом битвы, и если наши будут вынуждены отступить, то очень возможно, что им придется укрыться в крепости. Теперь не следует бросать понапрасну ни одного камешка, ибо, если наша крепость сделается средоточием боя, тогда камни понадобятся защитникам.

Эти слова были услышаны некоторыми анахоретами, и когда боевой крик и шум битвы стали слышаться все ближе и ближе, и один начал повторять другому, что их убежище сделается средоточием сражения, тогда перепугавшиеся отшельники оставили свои места, назначенные им по распоряжению Павла, начали бегать и суетиться, несмотря на строгие выговоры александрийца, и наконец большинство присоединилось к старым и слабым, хвалебное пение которых становилось все жалобнее и жалобнее по мере приближения опасности.

Громче всех голосил высокорослый Орион из Саиса, он простер руки к небу и вопрошал:

— Чего ты хочешь от нас бедных, о Господи? Когда Моисей покинул на этом месте Твой избранный народ только на сорок дней, народ этот тотчас же отпал от Тебя, а мы, мы и без вождя проводим жизнь в служении Тебе, и отреклись от всего, что радует сердце, и взяли на себя всякое страдание, чтобы угодить Тебе! И вот вокруг нас опять беснуются эти гнусные язычники и перебьют нас. Это ли достойная награда за нашу борьбу и за наше неустанное подвижничество?

Остальные анахореты вторили жалобам саита; Павел же стал посреди их, начал упрекать их за малодушие и упрашивал их теплыми, убедительными словами вернуться на назначенные места, чтобы, по крайней мере, стена на более доступном западном склоне не оставалась без охраны, и крепость не могла сделаться легкой добычей для врага, от которого нечего было ждать пощады.

Некоторые из анахоретов собрались уже было последовать увещанию александрийца, как вдруг у самого подножия их убежища раздался страшный вой, боевой крик блеммийцев, которые преследовали фаранитов.