Хомо пипогенус эректус - [9]

— Но ты подумай, ведь у меня звуконепроницаемые стены! Я всегда считал, что чем старше человек становится, тем хуже он слышит, а сейчас меня буквально преследует ненормальное желание как можно скорее оглохнуть.

— Ты всегда был ненормальным. Ты даже отправился в горы Альфа для того, чтобы поймать пипогиго. А теперь живешь в одном доме с этим существом. Это абсолютно точно укладывается в твою историю болезни.

Алеус дал Планусу Ирреверзиблусу домой небольшую канистру сонного сока.

— Заходи еще, буду рад тебя видеть, — сказал он. Но подумал при этом, что надежды мало, ибо Август Пипогенус навязал Планусу свой жизненный ритм. И, возможно, Планус сам станет пипогенусом — во всяком случае, психически.

В медицинскую карту он записал: «Потеря личности». Ирреверзиблус считал, что спать ему даже за звуконепроницаемыми стенами не дает совесть. Он видел перед собой последствия любовной жизни Августа Пипогенуса бесчисленные яйца, которые разбивались в инкубаторах, массы пипо, которые появляются оттуда, чтобы с криками и шумом производить все новых и новых пипо, и предсказание Августа: «Это будут духовно развитые индивидуумы, не прежние примитивные пипо, не послушные рабы. Они, правда, не будут столь высокоразвиты, как я, но достаточно интеллектуальны для того, чтобы я мог вступать с ними в духовный контакт. При существующем уровне пипо мне приходится до них слишком низко опускаться».

Эти слова заставили Ирреверзиблуса пожалеть, что он снабдил пипогиго такой сильной способностью к размножению.

По желанию Адама Радарро и комиссии, которую тот возглавлял, профессор снабдил пипогиго способностью к очень быстрому созреванию. И теперь пипогенные индивидуумы достигали телесной и духовной зрелости настолько быстро, что, по выражению Радарро, «экономические последствия этого мы ощутим еще при нашей жизни». И на глазах поколения отцов, создавших пипо, началось обучение первого выводка отпрысков Августа Пипогенуса, едва отряхнувшихся от обломков яичной скорлупы. Совершалось оно «просто и небюрократично», как говорил Август, прямо в полете, в облаках, где А.П. собирал вокруг себя черные, бьющие крыльями массы, над которыми парил, поучая потомков.

Ирреверзиблус, а уж тем более Радарро и различные комиссии, которые тот возглавлял, не могли знать содержание обучения в облаках. Настораживало то, что А.П. ни разу не представил учебный план на утверждение. Самолеты, воздушные шары, летающие суда, которые запускал Радарро и на которых иногда поднимался сам (несмотря на подагру, астму и камни в мочевом пузыре) с целью хоть что-нибудь понять в этом учебном процессе, возвращались обратно, не принося никаких существенных сведений. На магнитофонах были записаны только писк и щебет.

Разумеется, нельзя не согласиться с критиками этого метода, утверждавшими, что вовсе не надо было подниматься в воздух на громоздких аппаратах. Без всяких усилий можно было бы записать звуки этих образовательных курсов с помощью радиоволн. Но, по словам Радарро, «мы хотели однозначно продемонстрировать, что мы — существа, тоже способные летать, пусть и не за счет собственных крыльев, но благодаря нашему творческому духу!».

Расшифровка писка и щебета затягивалась. Ирреверзиблус целые недели проводил перед магнитофонами, пытаясь их понять. Он пускал ленту на замедленной скорости, чтобы выделить отдельные звуковые блоки, установить, походят ли они на какой-либо человеческий язык.

Радарро нашел его в лаборатории — тот сидел на полу сгорбившись, в белом халате, будто скрывая пару крыльев за плечами. И с заметным усилием извергал писк и щебет…

Радарро пришлось хорошенько его встряхнуть, чтобы привлечь к себе внимание.

— Повторите-ка за мной эти звуки! — обратился к нему Ирреверзиблус. Может, вы установите, на какой человеческий язык они похожи?

— Вряд ли, — отвечал Радарро. — На мой взгляд, самое лучшее было бы, если бы мы взяли да схватили вашего умника Августа Пипогенуса, когда он спустится в этот дом и уснет. Связали бы его хорошенько, расспросили бы о значении этих звуков. А не ответил бы, можно было бы немного поморить его голодом и жаждой или пригрозить подрезать сухожилия на крыльях — ему и всем другим пило, — а если и тогда не ответил бы, мы бы это и сделали…

— Никогда! — возмущенно воскликнул Ирреверзиблус. (Радарро показалось, будто белый халат профессора вздувается и Ирреверзиблус вот-вот взлетит.) — Подобные действия в высшей степени аморальны! Как можете вы, Радарро, делать такие предложения? Это ведь живые организмы, чью самобытность мы можем разрушить.

— А не было так же аморально превращать пипогиго, который естественным образом, самобытно возник в горах Альфа, в хомо пипогенуса эректуса? Ваша совесть при этом ничего вам не говорила?

Ирреверзиблус проникновенно и печально посмотрел на Радарро.

— А разве не вы дали мне на это миллиарды?

Радарро снова почудилось в нем что-то дьявольское. Печальный сатана, который уже в сотый раз видит, как заказчик вдруг является к нему с угрызениями совести…

— И разве не было аморально и непоследовательно оставить Пипогенусу крылья вместо того, чтобы лишить его их? Он стал бы тогда более похож на человека и мог бы легче влиться в человеческое общество.