Холостяк - [4]

— Если вы плохо понимаете, — сказала тогда Клотильда, — то знайте, главная задача влюбленного — соблазнить мужа своей возлюбленной.

Этот совет привел Гиттара в замешательство. Значит, то, что он любил мадам Пенне, было настолько заметно, что она сама это заметила. Он присел. Ему показалось, что Клотильда насмехалась над ним, и тут же он почувствовал, как краснеет. Она все превращала в шутку, делая вид, что принимала его за влюбленного в нее джентльмена, тогда как он испытывал к ней глубокие чувства, не имевшие ничего общего с этим жеманством.

— Но… но… — пробормотал он.

— Не уворачивайтесь! Вы испытываете неприязнь к моему мужу, и, между тем, я не думаю, что он что-то вам сделал. Это человек очень мягкий, немного грубоватый с виду, как может показаться, но очень добрый в душе.

— Определенно, — откликнулся Гиттар на этот панегирик. — Вы вынуждаете меня говорить вещи, которые никогда, пусть даже на секунду, не пришли бы мне в голову.

— Мсье Гиттар, я вас по-прежнему жду.

Приглашенный поднялся. Он снова извинился перед Клотильдой.

— Но останьтесь же, — ответила ему она, — ничто не торопит.

— Но, однако, меня зовет ваш муж.

— Не срочно же. Он зовет вас только для того, чтобы вы о нем не забыли.

Действительно, голос его стих, и Гиттар, успокоенный, продолжил беседу с мадам Пенне. Теперь он находил невозможным высказать своих чувств, произнести слов, которые бы открыли его сердце. Разве Клотильда только что не хвалила своего мужа? Как мог он, в этот момент, пойти в наступление?

— Вы никогда не думали поехать на Корсику? — спросил он с удовлетворением, которое испытывают, выражая неудовольствие так, что вас не могут в этом упрекнуть, настолько в этом случае было бы легко изобразить удивление.

— На Корсику?

— В Аяччо, например?

— Но, милый друг, почему вы задаете мне этот вопрос? — спросила Клотильда, изобразив великое удивление, хотя прекрасно поняла подоплеку этого маневра.

— Не знаю… Я сам себя спрашиваю. Мне довольно трудно назвать вам причину.

Тогда мадам Пенне перестала смотреть с удивлением на своего собеседника и, словно мать, которая, не замечая дерзости своего ребенка, продолжает его ласкать, продолжила:

— Вам следовало бы, наверно, присоединиться к моему мужу… Он наверняка ждет вас с нетерпением.

— Но это вы меня удержали…

— Как… Как это я вас удержала? Послушать вас, создается впечатление, что вы ребенок, которому все навязывают свои желания. Но, милый друг, я вас никогда не удерживала… Я предполагаю, что раз вы остаетесь со мною, то потому, что сами этого хотите.

Гиттара потрясли эти слова. Он чувствовал, что глубоко задел Клотильду и, в то же время, то, что он смог это сделать, делало ее менее желанной. До сих пор он никогда не говорил так долго с мадам Пенне. Теперь у него было чувство, что он ошибся, что все его ожидания были фантазиями юноши, школьника, как он говорил. Во всяком случае, он любил ее не до такой степени, чтобы позволять обращаться с собой подобным образом. И чем больше он думал, тем менее понимал поведение этой женщины, с которой он всегда обращался как нельзя более корректно. Почему, тогда как раньше она, казалось, держала себя с большим почтением, что, кстати, было одной из причин его восхищения ею, почему она была сегодня столь неприятна и обращалась с ним, как с докучливым старым влюбленным господином?

Не от того ли, что сразу после ухода полковника, он произнес фразу, которая могла быть неправильно понята?

Мадам Пенне, однако, не любила своего мужа то такой степени, чтобы придавать значение столь безобидному намеку. "Нет, я ошибаюсь, — думал он. — Мое воображение заставляет меня подозревать массу несуществующих вещей. Клотильда очень любезна, и моей ошибкой было ожидать от нее невероятных приключений сразу, как я окажусь с ней наедине. Ничего не произошло, и оттого мне сразу же показалось, что несколько слов, которыми мы перемолвились, должны были содержать мир, который они не содержали".

Успокоенный этими размышлениями, Гиттар улыбнулся.

— Я неудачно выразился. Я хотел сказать, что если я и не поспешил составить компанию вашему мужу, то потому, что заключил с ваших слов, что он, вызывая меня, не особенно стремился в ту же секунду меня увидеть, но крики его должны были лишь напомнить о себе.

Эта фраза, размером своим не соответствовавшая содержанию, вызвала, в свою очередь, улыбку мадам Пенне.

— Ступайте, милый друг, не мучайтесь угрызениями. Я смогу побыть одна.

Затем, резко выпрямившись, она добавила:

— Но что это значит? Я очень не люблю эти закрытые совещания. Я не понимаю, для чего Раулю потребовалась такая конфиденциальность. Да, вот именно, идите за ним, и скажите, что я не хочу оставаться одна.

— Ну, вот и вы, наконец, — сказал мсье Пенне вошедшему в кабинет Гиттару.

В комнате было сумрачно. Поскольку домик был построен на предельно отлогом участке, из задних его окон виднелась лишь широкая полоса земли и скал. Кабинет полковника Пенне занимал первый этаж этой мрачной стороны. Никогда не проникало сюда солнце. Всю мебель, что было неожиданным, покрывал слой пыли. Следовало очень мало заботиться о комфорте, чтобы жить в подобной комнате.