Холодный ветер в августе - [48]

— Я собираюсь принять ванну, — повторила Айрис. Ее голос был очень тихим, казалось, что она говорит сама с собой. — Я воняю.

Джули вздохнул. Разделся до трусов и лег на постель. Он слышал, как Айрис наполнила ванну и погрузилась в нее. Он подождал с полчаса и несколько раз ловил себя на том, что засыпает. Затем он пошел в ванную и нашел ее. Ее голова лежала на краю ванны, волосы были укутаны в пушистое полотенце. Рот был широко открыт: она спала.

Он осторожно разбудил ее, помог ей выбраться из ванны и вытер ее. Она обняла его за шею и пробормотала:

— Отнеси меня. — Когда он положил ее на постель, она была совершенно в бесчувственном состоянии.

Воскресное утро, подумал Джули, открывая глаза. Девять часов. Что-то было в этой комнате — что-то такое же унылое и разочаровывающее, как и в его собственной спальне в Нью-Йорке. За исключением того, что здесь Айрис, вспомнил он. Он повернул голову, чтобы посмотреть, как она спит. Она казалась изумительно молодой и безмятежной. Даже следы туши, которую она не полностью смыла, только подчеркивали свежесть и изящество ее красоты. Он осторожно наклонился вперед и поцеловал ее в щеку, но она не пошевелилась. Когда он отодвинулся, она заметил, что она сморщила нос, и это напомнило ему его дочь. Уже давно он не видел своего ребенка спящим.

Воскресенье. Он был бы рад остаться в постели. Может быть, Айрис скоро проснется, и ему удастся передать ей часть той теплоты и нежности, которую он ощущает. Может быть, она, как это иногда бывало, по-детски угнездится в его объятиях, что-то бормоча детским голосом и прося успокоить и приласкать ее. Затем, постепенно просыпаясь, она захочет заняться любовью с ним. Это не совсем то, чего хотелось бы, но все же лучше, чем ничего. Он чувствовал, что именно сейчас это было ему нужно.

Но было воскресенье, и дети ждали его в лагере. Он осторожно встал, стараясь не потревожить ее, и пошел в ванную, в душ.

Вернулся он свежим, избавленным от следов ночи, выпивки и курения. Благодаря лосьону для бритья щеки стали упругими, и он быстро нагнулся, чтобы натянуть носки.

— Почему ты меня бросил? — окликнула его Айрис. Он посмотрел на постель и увидел, что она пристально смотрит на него. Из-под одеяла были видны только ее глаза.

— Прости, я разбудил тебя, малышка. Я хотел, чтобы ты поспала, пока я съезжу к детям, а я бы тебе позже позвонил.

— Ты сердишься на меня.

— О, — начал было Джули простеюще, но затем изменил свое намерение. — Ну, понимаешь, я не ожидал, что ты напьешься до потери пульса.

— Почему ты разрешил мне так много пить?

Джули засмеялся.

— Потому что я пытался тебя заполучить.

— Тогда почему же не заполучил?

— Потому что ты слишком много выпила.

— Так ты сейчас потому важничаешь, что я напилась, и ты хочешь наказать меня.

Джули почувствовал, как в нем вскипает странная, необъяснимая злость, и попытался подавить ее.

— Послушай, Айрис, — сказал он, — не начинай со мной снова эти штучки. Поняла? Это уже было. Если ты хочешь заниматься любовью, это замечательно. Если нет, тоже замечательно. Но не нужно начинать утро со скандала. Хороший день, я прекрасно себя чувствую, поэтому пусть все идет своим чередом.

Она помолчала, а затем отвернулась от него. Он подавил раздражение и продолжал одеваться. Когда он завязывал галстук, она снова заговорила с ним.

— Ты прекрасно понимаешь, что я не могу поехать с тобой к твоим детям, и ты собираешься бросить меня тут одну, в похмелье, когда мне некому даже слово сказать.

— Жаль, что у тебя похмелье, — сказал Джули. Его лицо было твердым.

— Нет, тебе не жаль. Тебе глубоко плевать, как я себя чувствую. Ты просто злишься, потому что вчера вечером я не легла с тобой. Тебе нет дела до того, как я себя чувствую, ты просто злишься из-за того, что я не плюхнулась в постель с тобой.

— Айрис, послушай. Я сказал тебе — это старая история. Она меня не волнует. Она просто больше не волнует меня.

Она молчала, и он закончил одеваться. Злость испарилась, и поэтому он чувствовал себя неуверенно. Его план — быстро одеться, спуститься, позавтракать и поехать в лагерь — больше не казался таким хорошим, как раньше. Он нервно теребил штору, глядя из окна на разбитый у отеля парк.

— Поспи еще, — сказал он наконец. — Поспи, а я вернусь и поведу тебя завтракать. Хорошо?

Она не ответила.

— Ну, в чем дело? — Он подошел к постели и встал над ней. Она тихо, беззвучно плакала. Тотчас же им овладели жалость и стыд. Он сел на постель и погладил ее по голове.

— Я так одинока, — прошептала она. — Я так чертовски одинока.

— Ах ты, бедное дитя. — Он похлопал ее. Вместо ужасного раздражения он ощущал теперь мучительную любовь. Он вздохнул и покачал головой. На одиночество он не мог не обращать внимания. Каждое утро оно, как банный пар, застилало его зеркало для бритья.

— Прости меня, малышка, — прошептал он. — Не надо быть одинокой. Давай, перестань плакать. Я ненадолго.

— Обними меня, — прошептала она. Он наклонился и прижал ее голову к себе.

— Я замочу тебе всю рубашку.

— Ну и что, я надену другую рубашку.

— О, Джуджу, ты такой хороший, а я такая дрянь. Почему ты заботишься обо мне?