Холодный ветер в августе - [30]

— Вито, что ты делаешь?

— Я хочу… ответил он, тяжело дыша и прижимаясь к ней.

— Эй! Ой, больно!

— Извини, — сказал он быстро, — но я не хотел. Я хочу…

— Вито! Ты намочишь мне волосы.

— Ничего, — страстно прошептал он и глубоко вздохнул, когда она неожиданно уступила ему. Он ощутил удивительный покой, безопасность и улыбнулся.

— Они будут сухими, — сказал он. Он смотрел в ее глаза. Они были злыми, но ее гнев его не пугал. Сейчас это его не волновало. Он был там, где хотел быть. Он был безмятежен. Выражение ее глаз изменилось, они начали улыбаться, отражая его собственную улыбку.

— О, Вито, это так хорошо, так хорошо, — сказала она.

— Я знаю, — сказал он, медленно двигаясь. — Так. Да?

— О, да. Но не спеши, хорошо?

— Не беспокойся, — сказал он, изумленный собственным самообладанием и неожиданным вероломством. Ему хотелось смеяться. Он начал двигаться раскованно, даже дерзко, внимательно вглядываясь в ее глаза, наблюдая, как они расширяются от удивления, а затем становятся задумчивыми, мечтательными. Он двигался энергичнее, быстрее, ощущая ее ответ, а затем вдруг стал коварным и послушным. Но она продолжала двигаться. Глядя ей в лицо, он увидел, как ее губы приоткрылись, обнажив белые мелкие зубы. Сейчас она страстно смотрела на него, слегка нахмурясь, но все еще с улыбкой, приказывая ему взглядом. И, не зная почему, он продолжал двигаться медленно, искусно, бесстыдно, в то же время отчаянно борясь с собой, сдерживая свое желание, не реагируя на мольбу своих нервов и мышц. Его лицо было бесстрастным, почти жестоким из-за этой внутренней борьбы. По причинам, которые он, возможно, не знал, но мог только почувствовать, эта борьба стала жизненно важной, она обещала слабую надежду на победу, природа которой была такой непонятной, что он не осознавал, каким будет исход и почему он обречен на это испытание. Он только с гордостью чувствовал, что именно он вызывал к жизни растущую мольбу в ее глазах. И этот взгляд так глубоко и так радостно проник в его душу, что он рассмеялся. Айрис этот короткий веселый смех привел в замешательство, как-то сладко смутил. Со счастьем и изумлением она почувствовала, что разделяется, подчиняется, открывается в самых глубоких, самых укромных уголках своего существа с утонченной свободой и готовностью. Желание и благодарное, о, такое благодарное предвкушение дара, который, как она сейчас была уверена и с каждой секундой становилась все более уверенной — и хотела быть более уверенной — она даст ему, серьезному, золотому, смеющемуся маленькому мужчине с его влажными черными глазами и юными красными губами, этому быстрому маленькому мужчине, который хотел расколоть ее — в полной невинности — и с которым она — о, да, сейчас она, да, да, с этим малышом, да, да, о, милый, о, милый, ВОТ! О, да, да, для него, да, неужели это правда случилось — о, спасибо, Боже, да, да, ой, ой, а-а. Она кончила. О, Боже. Боже, она кончила.

Они лежали рядом, дрожащие и обессиленные. Волосы у обоих намокли, а на губах был вкус соли и ароматной воды.

Он почувствовал, что это триумф, и уверенно продемонстрировал это.

— Айрис? — прошептал он.

Она молчала. Затем произнесла: — Я утонула.

— Я понимаю, что я немного… Мне не следовало быть таким грубым.

Она обвила его голову руками, притянула лицо и поцеловала его, погрузившись в воду, окунувшись с головой. Вода сомкнулась над ее лицом. Он засмеялся и попытался вытащить ее, но она продолжала обнимать его, целуя его, прижимаясь к нему лобком, так что их соединяла единственная острая болезненная точка. Наконец она отпустила его, и он скользнул в сторону, приподнял ее голову на своей руке и уставился в ее раскрасневшееся, мокрое лицо.

— Ты знаешь, что ты только что сделал? — спросила она.

— Нет, сказал он. Он почувствовал неуверенность.

— Ты просто не понимаешь! Не представляешь!

— Ну, нет, — сказал он. В его голосе прозвучала печальная нота.

— Ну, это что-то. Это похлеще, чем…

— Что ты имеешь в виду? О чем ты говоришь?

— Слушай, дурачок, мы только что кончили одновременно, вот и все.

— Значит…

— Значит, как сегодня — впервые я не знаю за сколько лет — она остановилась. — Ты понимаешь, что это значит?

— Нет, Айрис, прости.

— Бога ради, прекрати извиняться! — закричала она. — О, мой Бог, что мне делать? Что я буду делать! — Затем неожиданно ее поведение изменилось. Она стала спокойно-ироничной. — Все в порядке, — продолжила она. — В ближайшие пять лет это не повторится.

— А? Почему нет? Фу! Я не понимаю…

— О, милый. О, малыш. — Она начала смеяться. — О, я так тебя люблю. Я никогда никого не любила, как тебя. Ты великолепен, просто великолепен.

Вито смущенно молчал. Он не был уверен, счастлива ли она с ним. И все же он чувствовал, что должна быть счастлива. Она улыбалась.

— Я люблю, когда ты говоришь, что любишь меня, — сказал он.

— Хорошо. А я люблю, когда ты говоришь, что ты любишь, когда я говорю… а, черт со всем этим. А сейчас дай мне выйти из ванны. Я должна уложить волосы. То есть, если я еще могу ходить.

Он поднялся и помог ей выбраться из ванны. Она обвила его за талию и положила голову ему на плечо, целуя его влажную кожу. Ее глаза были закрыты, голос был сонным и полным нежности, которой он раньше не слышал. — О, Вито, малыш мой дорогой, я обожаю тебя, — сказал она.