Холодный бриз - [15]

— И… где они сейчас? — ощутив под ложечкой предательский холодок, осторожно осведомился лейтенант. Впрочем, ответ успокоил:

— Так в подвале под домом комсостава, где ж еще? Всех тудой, значит, согнали, охранение выставил, все в порядке. А что, не нужно было?

— Нужно, Володя, нужно. Только смотри, если там есть офицеры, рассади их по-отдельности. Сколько у тебя еще свободных бойцов?

— Ну, человек сорок, значит, наберу.

— Давай их всех в оцепление. По периметру. И чтоб никто ни сюда, ни отсюда, понял? Вообще никто, ясно? Если что, пусть стреляют без предупреждения, это приказ, — повторил Качанов свое недавнее напутствие, данное Ивакину. — Точно понял? Под мою ответственность! Пусть бьют всех подряд, но чтоб никто ни оттуда, ни сюда. Ясно?

— Да. Никого не впускать, не выпускать…

— Молодец. Выполняй. Отвечаешь головой! Давай, давай, не тормози! Да, вот еще — все эти железяки на поле накрой брезентом, если брезента не хватит — ветками, масксетями, чем хочешь, но накрой. Чтоб ни с одного самолета… ну, ты понял? Оружие собери, опиши и запри где-нибудь. И охрану выставь.

— Так точно, понял, сделаю.

— Вот и делай… — вздохнул Качанов, отворачиваясь. с. Чабанка, военный городок БС-412, штабное здание, 17 июля 1940 года

— Крамарчук Юрий Анатольевич, украинец, 1955 года рождения, ныне беспартийный, ранее, — старший лейтенант госбезопасности нахмурился, по слогам выговаривая незнакомую аббревиатуру, — член «ка-пэ-эс-эс» с 1984 года, подполковник украинской армии… все верно? — он поднял голову, скользнув взглядом по лицу допрашиваемого. Чего стоило Качанову это внешне равнодушное движение, этот спокойно-усталый взгляд, знал только он сам. — И вы по-прежнему настаиваете именно на этих…э-э-э…датах?

— Настаиваю, — устало кивнул подполковник и, чуть помедлив, добавил:

— Товарищ старший лейтенант государственной безопасности, разрешите еще раз закурить?

— Курите, — Качанов пододвинул ему пачку одесского «Сальве», пристроил сверху полупустой спичечный коробок. Вообще-то, курить Крамарчук бросил еще лет восемь назад и нисколько об этом не сожалел, но буквально час назад неожиданно понял, что это определенно было ошибкой. Там, в прошлом. Точнее, блин, в будущем. Курить хотелось просто неимоверно. А еще лучше — вмазать залпом грамм двести хоть водки или коньяка, хоть разбавленного, как в лейтенантской молодости, спирта. Поскольку последнее было явно недостижимым, пришлось просить курева у допрашивающего энкавэдиста (с мыслью — а, точнее, пониманием — того, что сидящий перед ним офицер — именно самый настоящий сотрудник сталинской госбезопасности, той самой «кровавой гэбни», подполковник свыкся на удивление легко). Как ни странно, тот не отказал, выложив на стол помятую пачку памятных по проведенной в одесском общевойсковом училище на Фонтане молодости папирос. Поскольку на первой папиросе старлей его не трогал, сосредоточенно перебирая на столе какие-то бумаги (Крамарчук догадывался, что и предоставленное по первому требованию курево, и эта заполненная шорохом бумажек пауза нужна, прежде всему, самому лейтенанту, пытавшемуся поверить в происходящее и настроиться на нужный лад), у подполковника было время немного собраться с мыслями. До этого, пока он бежал, задыхаясь, в сторону военгородка, слыша за спиной повизгивания корреспондентки и тяжелый топот конвоира, у него это как-то плохо получалось. Да и потом, когда их заперли в какой-то незнакомой, явно тоже принадлежавшей этому времени, комнате с решетками на окнах, тоже. Ибо следующие полчаса ему пришлось успокаивать истерикующую журналистку, под конец — нервы-то тоже не железные, ага! — убедившись, что самый действенный метод для этого — пару хороших пощечин и принудительное умывание холодной водой над ржавой жестяной раковиной.

Итак, он не ошибся, это не галлюцинация, не провокация и, уж конечно, не розыгрыш. Он действительно попал в прошлое. В то самое весьма и весьма неоднозначное прошлое, о котором он читал сначала в обязательных к изучению мемуарах семидесятых годов, затем в «демократическо-обличительной прессе» конца восьмидесятых-начала девяностых и, под завязку, — в покупаемых отпрыском книгах по альтернативной истории. Вопросом, как подобное может быть, и какие силы перенесли его сюда, Крамарчук даже не заморачивался — проблем хватало и без того. И уж тем более он не размышлял над поистине философским вопросом, «для чего». Достаточно и того, что он просто поверил в происходящее. И теперь поминал незлым тихим словом всех популярных демиургов, с легкостью отправлявших своих героев «перекраивать историю и в очередной раз спасать Россию и сопредельные княжества». Как там их звали? По крайней мере, тех, что читал лично он? Буркатовский, Конюшевский, Ивакин, Махров с Орловым, так вроде? Сынуля-то скупал всех подряд, попаданец хренов, но он осилил только этих. Впрочем, ему хватило. И сейчас он с особой остротой понял, насколько ему, действительно, хватило. По самое не хочу! «С ноутбуком (мобильником, флешкой, CD-плеером, АКМ, нужное подчеркнуть) к Сталину», ага, сейчас! Вот только протокол о том, что он английско-немецко-американско-румынский шпион, подпишет, и сразу… Или наоборот — если его и взаправду к самому Иосифу Виссарионовичу в кабинет приведут — о чем он будет рассказывать? Про отца, всю Великую отечественную прошедшего? Или как его в комсомол и партию принимали? Или может лучше сразу о том, как он из нее тихонько и пошленько вышел, дабы в новосоздаваемой украинской армии остаться и звание с выслугой не потерять? Ну и о чем ему со Сталиным говорить? Про 22 июня, когда «ровно в четыре часа»? Про 9 мая? Про двадцатый съезд, товарища с большой кукурузиной (гм, ну, допустим) и маршала Победы на белом коне? Даже если и поверит, то что это изменит? Наштампуют за неполный год тысячи клонов Т-64 и раздербенят панцеваффе на границе? В тонкий блин раскатают? Подкалиберными снарядами с отделяющимся поддоном? Ага, прямо счас. А технологии, станки, новые марки стали, оптика, сложнейшие по меркам сорокового года боеприпасы? Да на всё это лет десять-пятнадцать по-хорошему уйдет, если вообще справятся. Минимум! Тут, если логически мыслить, скорее нужны тридцатьчетверки с 85-мм пушками, тяжелые ИСы, ну, Т-44, в конце концов, хотя это уже явный перебор. Истребители соответствующие, автотранспорт для своевременной доставки десанта и снабжения. Техники образца 44–45 годов с лихвой хватит, чтобы вермахт прямо на границе в тот самый хрестоматийный блин раскатать. Вот только не научит нас вся эта машинерия воинской науке, а значит гореть всем этим совершенным танкам и самолетам на дорогах да аэродромах! Потому как документы нужны, исторические справки, карты еще не начавшихся сражений! Воевать нужно научиться, а техника… это все так, сопутствующий фактор. Да и времени-то — год всего! ГОД, или, если уж совсем точным быть, аж целых одиннадцать месяцев… Вот и думай насчет «роли личности в истории», классиками воспетой — что она, личность та, реально может изменить? С его-то подполковничьими знаниями? Ну, не историк он, и даже не увлекающийся, обычный среднестатистический офицер. Да и… стоит ли что-то менять? Нет, вот правда: нужно ли оно кому-либо? Сохранить СССР? А для чего — и какой ценой? Спасти двадцать миллионов одних, погубив, возможно, сто миллионов других? Или он все же не прав? Или…