Холодный апрель - [38]

Каким же светом должна была показаться людям, потерявшим веру в самих себя, стремительно распространявшаяся в те далекие времена вера в высшее предначертание добра! Что же случилось с людьми? Не верящие ни во что, они вдруг начали самозабвенно верить в абсолютную истину. И никакие муки, никакие зверства тех же императоров не могли отвратить их от этой веры. Что случилось с людьми?.. Теперь Александр знал, что на этот вопрос мог быть лишь один ответ из двух: либо и в самом деле на Землю явился посланник высших сил, либо общество настолько скомпрометировало себя, что вера в необходимость иных начал стала всеобщей…

Он смотрел этот чем-то и пугающий его, и привлекающий фильм и словно бы не замечал того, что навязывали ему постановщики: обыденность садизма, безнравственности, жестокости.

У двери мелодично промурлыкал звонок.

— Катрин, — сказал Вальтер. Он протянул руку куда-то за диван, что-то включил. И Катрин влетела в комнату, веселая, разнаряженная.

— Эту гадость смотрите? — сказала она, усаживаясь рядом с ним на диван. — Конечно, что еще смотреть современным мужчинам.

И замолкла, сама стала смотреть сцены, по мнению Александра, отнюдь не предназначенные для женских глаз. А на экране Калигула повел целомудренную невесту одного из своих офицеров на кухню, чтобы там изнасиловать ее, и приказал этому офицеру быть рядом. «Смотри! — кричал он. — Именем сената и народа Рима — смотри!» И офицер смотрел, и Александр смотрел, и Катрин смотрела бесстыдно-натуральное. Все смотрели, что делает император с девушкой. От имени сената и народа Рима. Александру хотелось уйти, но он не знал, как это сделать. Было в этом смотрении что-то нехорошее, будто и он сам, как и те сенаторы, помалкивавшие при жестоких бесстыдствах Калигулы, своим молчаливым участием способствует его, Калигулы, существованию на белом свете.

— Хватит! — сдерживаясь, сказал он.

Вальтер удивленно посмотрел на него и выключил изображение.

— Смотрите, если хотите, — спохватился Александр. — А я пойду.

— Я обещал Луизе привезти вас, — сказал Вальтер.

До дома Александр не доехал, попросил высадить его возле театра. Катрин тоже вышла из машины, и после того как Вальтер уехал, они некоторое время шли рядом, не прикасаясь друг к другу.

— Пойдем ко мне? — неуверенно спросила она.

— Мне надо побыть одному.

— Побудь, — сразу согласилась. — Потом приходи. Дорогу помнишь? Я хоть тебя накормлю. У Вальтера этого не дождешься.

— Ты пирог ему пекла? — ревниво спросил он.

— Какой пирог?

— Это я так…

Ему полегчало от ее слов. Она была, право же, не глупа.

Было еще светло, но магазины все, как один, светились витринами. Он перешел улицу и углубился в паутину знакомых торговых переулков. Захотелось выпить. Зайти куда-нибудь и попросить водки? Вспомнил, что ему есть куда пойти, приглашали, и он направился прямиком на Цветочную улицу. Вот знакомый кондитерский магазин на углу. Он был еще открыт, но лотки с улицы все убраны. Александр постоял возле конфетной витрины, чувствуя, как затихает в нем внутренняя дрожь, не оставлявшая с того момента, когда он почти крикнул: «Хватит!» Что-то успокаивалось в нем, приходило знакомое умиротворение. От конфетных витрин ровно восемь шагов до витрин магазина модной одежды, где были выставлены совершенно фантастические цены. Дальше был хозяйственный магазин, затем книжный, а напротив — знакомая пивная. Он пошел по улице и вдруг увидел Луизу. Она рассматривала журналы в книжном магазине, но все время посматривала сквозь витрину на улицу и, увидев Александра, тотчас вышла. Затормошила его обрадованно:

— Чашечку кофе, чашечку кофе.

— Я бы чего-нибудь выпил, — сказал он, показывая на пивную.

— Не здесь, только не здесь…

Она потащила его обратно мимо хозяйственного магазина, и одежного, и кондитерского, свернула в совсем узкий переулок, куда он еще не заходил, и вывела на площадь возле театра.

— Дома все есть. И завтра рано вставать.

— Чего завтра-то рано? — удивился он. — Завтра же свободный день.

— Завтра мы последний день в Ольденбурге, — уточнила она.

— Последний день. Поболтаюсь по городу последний раз, куплю кое-что.

— Купите в Штутгарте.

Он даже остановился, пораженный ее бестолковостью. Нет же денег на дорогу, неужели не понимает?

Она порылась в сумочке, вынула белую картонку. Это был железнодорожный билет от Ганновера до Штутгарта и обратно стоимостью 160 марок.

— Вот, чтобы вы больше не говорили.

— Зачем, Луиза? — Он растерялся от такой щедрости. — Я же не смогу отдать марки.

— Пойдемте домой, пойдемте, завтра рано вставать, — простецки перевела она разговор на другую тему.

Он шел за ней, — со стороны посмотреть, вел ее под руку, на самом же деле, он это чувствовал, именно шел за ней, — и все думал о загадочном немецком характере. Все-таки не скопидомы они, просто расчетливы. И не такие уж сухари, просто сознательно сдержанны…

VIII

— Александр, пора вставать!

Сегодня этот зов не застал его врасплох. Вставший раньше и успевший побриться, он сразу же вышел.

— О-о! — изумилась Луиза и, сама еще не готовая, забегала по квартире.

В ожидании завтрака он вышел на лестницу. На столике у двери лежали газеты и несколько ярких рекламных проспектов. Полистав их, спустился на крыльцо, помахал руками, имитируя физзарядку, затем толкнул калитку и оказался на улице. Вдоль тротуаров вплотную друг к другу стояли машины. А людей не было ни одного, и окна во всех домах занавешены. Белый туман висел меж белыми домами, делая улицу призрачной, нереальной. Словно это была белая ночь и люди все спали.