Холодные зори - [5]

Или вот Маринкин дед. Сколько ни рычал на него Кудлай, как ни старался укусить старика, все равно тот взял его на руки. За семь верст приволок на себе Кудлая да еще такого верного друга к нему, псу неблагодарному, приставил: свою внучку родную Маринку. Нет, трудно понять их, людей. Лучше нести свою службу исправно возле хозяйки. Сама знает, что делает.

Так вот они и шли. Маринка, опираясь на толстую суковатую палку с замысловатыми колечками и шашечками, вырезанными братом по свежей еще еловой коре в последний его приезд. Кудлай бежал с хворостинкой в зубах. Эту хворостинку хозяйка только что бросила далеко в сторону, так же как бросала она Кудлаю сахарную косточку, которую он обычно долго валял по земле, прежде чем в укромном уголке разгрызет ее своими крепкими зубами.

День клонился к вечеру. Лучи еще теплого солнышка ласкали уже стылую землю. Холодный ветерок, и раньше не раз пробегая по лесным полянам и просекам, теперь подул резко, не унимаясь.

Шумели вершины деревьев; а сучки под ногами начали хрустеть вдруг так гулко, будто нарочно предупреждали в час предвечерья лесных обитателей: «Идет человек, человек идет в наш темный лес!»

Громко крикнула ворона, прострекотали сороки, где-то далеко в лесу тявкнула лисица.

Ночь упала на землю неожиданно. Стало вдруг темно и очень холодно. Из черной лесной глухомани повеяло сыростью и смрадной осенней прелью.

Кудлай попытался вернуть хозяйке ненужную ему хворостинку, но та не поняла его. Ничего не оставалось, как отбежать в сторонку, разрыть землю возле огромного пня, положить туда и слегка прикопать хозяйкин прутик, а затем, подняв заднюю лапу, сделать на этом месте свою заметку, чтобы не потерять прута на обратном пути. Теперь он догнал свою подружку и побежал, чуть поотстав, невдалеке от нее, потому что не знал, почему вдруг она все больше и больше отклоняется от прямого пути, забирая влево к непролазному зыбуну, куда ни охотники, ни их собаки не отваживались углубляться, если даже шли по следу верной добычи.

Но Маринка не сомневалась в том, что идет правильно.

Она ведь знала, в какой стороне село за лесом солнышко. И ей никак нельзя было сбиться с этого выверенного по солнышку пути. Ни боль в ноге, ни сильная усталость, ни страшные лесные шорохи не могли остановить Маринку. Там, на краю земли, она увидит то, о чем мечтала длинными зимними вечерами, согреваясь возле бабушки на печке под овчиной.

Сколько манящих в тот дальний край дивных сказок наслушалась она от нее! Перед глазами и сейчас стоит кудрявое деревце. Оно купается в нежных лучах полуденного солнца, весело сверкая золотом своих сочных райских яблочек. И каждое из них светится, словно красная лампадка под бабушкиными образами в большие праздники.

— С твоими слабыми ножонками, — не однажды говорила бабушка, — трудно жить в миру. Не работница ты ни на жнивье, ни на молотьбе, ни на посеве. Ни воды наносить, ни огород прополоть, ни скотинки уходить не дадут тебе твои больные ноженьки. Живи, крепни, пока дед с бабкой в силе.

А Маринке до боли в сердце захотелось самой взять дедусю своего и бабушку да и привести туда, куда садится солнышко, в этот райский сад. Пусть не изнывают на тяжелой работе у барина, не думают о каких-то его кругах и отработках, пусть будут свободны и от непрестанной нужды, и от постоянных хлопот в своей избе. Здесь-то, в райских кущах, и она, Маринка, свои ножки поправит. Мертвой воды попьет, а затем бабушка ее живой водой окропит — и будет она жива и совсем здорова.

Надо, ох как надо Маринке поскорее дойти до края земли, чего бы ей это ни стоило!

Над лесом взошла луна. Ее холодный тусклый свет с трудом пробивался сквозь лохматые вершины елей, мокрую от вечерней росы листву высокого орешника и свилеватые ветви дубов, вязов и ясеней, которые почти наглухо закрывали небо над маленькой путешественницей.

С большим трудом преодолевала она теперь причудливое сплетение огромных древесных корней. Бабушкина кофта то и дело цеплялась то за колючие и влажные ветки кустарника, то за сухие безлистые сучья лесного бурелома. Иной раз дорогу преграждало поваленное дерево. Надо было искать обход или подлезать под него, пробираясь между землей и сучьями, на которых оно еще держалось.

Несмотря на ночную сырость и холодный ветер, в лесу было душно и тяжело дышалось от гнили и каких-то неведомых испарений. Они устремлялись сюда из глубины лесной чащи.

Лес теперь не шумел. Он был полон таинственных шорохов и неожиданных вскриков. Казалось, не сверху, от вершин, а из-под земли исходят глубокие вздохи. До слуха маленькой девочки долетало то приглушенное прерывистое дыхание зверя, то характерное шипенье и шуршанье проползающей змеи, то отголоски смертельной борьбы, в которых чудились взмахи крыльев, птичий клёкот и леденящий сердце могучий звериный рык. Потом все замирало.

Тогда вновь доносились и шумы верхового ветра, и глубокие, подспудные вздохи земли.

Будь Маринка постарше и знай лучше лес, жизнь его обитателей, она многое могла бы прочесть сейчас даже при слабом лунном свете.

На этой большой поляне, куда они с Кудлаем только что выбрели из лесной чащи, совсем недавно произошла смертельная схватка. Кудлай, что бежал по-прежнему чуть впереди, вдруг приостановился, напрягся, словно для прыжка, но потом снова побежал, делая большие круги. Он-то чуял и по-своему понимал тут многое.