Ширра вернулся, как всегда, неожиданно. Возник черным призраком из-за дальних деревьев, настороженно оглядел мою фигуру в мокрой рубахе, сидящую у ручья и сиротливо обнявшую колени. Секунду поколебался, помялся, будто не был уверен, что я не вскинусь в возмущении и праведном гневе. Но потом все-таки подошел, вопросительно заглядывая в глаза и тихонько урча. Словно интересуясь, все ли у меня в порядке.
Я не отозвалась, погруженная в свои мысли; даже не сразу его заметила, хотя, конечно, совсем не испугалась. Машинально погладила мягкую шерсть, рассеянно потрепала намеренно подставленную холку, а потом снова уронила руку и неподвижно уставилась прямо перед собой, не обращая внимания на мокрый нос, требовательно уткнувшийся в коленку.
Сейчас мне было немного не до него.
Пальцы сами собой ухватились за слегка похолодевшую жемчужину, словно ища в ней поддержку и спасение. Затем неловко соскользнули, зацепившись за плоский черный камушек, висевший там же, рядом с моим амулетом. Недолго повертели его в руках и со вздохом тоже отпустили: все-таки чужая вещь, хоть и доверенная мне на время. С ней надо быть осторожнее.
Я незаметно покосилась на Ширру, хорошо помня его ошеломление, когда он впервые увидел свой драгоценный агат рядом с моей голубой красавицей. Сказать, что громадный тигр впал в ступор — значит, не сказать ничего: окаменел, бедняга, почище мраморной статуи в храме Двуединого, надолго лишился дара речи и впал в полнейший ступор, будто вдруг смерть свою увидел. Мне в жизни не приходилось видеть у кого-то в глазах такое странное выражение — неверие, пополам с дикой оторопью и чуть ли не с ужасом. Он даже попятился, ошалело мотая головой, и на какое-то время мне стало очень неловко. Впрочем, он быстро пришел в себя и вскоре привык. А в последние дни наотрез отказывался забирать свой камень обратно, настойчиво оставляя его рядом со мной всякий раз, когда я пыталась вернуть. И так явно подсовывал его в ладони, стремясь удрать подальше до того, как мне удавалось спихнуть его обратно… что, в конце концов, пришлось согласиться, нести клятый амулет самой, давая тигру возможность спокойно охотиться. Зато теперь уже я боялась выронить его сокровище. Да так сильно, что не нашла иного выхода, кроме как повесить драгоценный агат на единственную уцелевшую цепочку — мою. А его цепь до поры до времени убрала в карман: найдем гномов, сразу отправлюсь чинить, а потом верну от греха подальше. Но до них, похоже, это — моя ноша, и я, честно говоря, вовсе не сияю от такой перспективы.
Вот и сейчас тигр настороженно оглядел странную парочку у меня на груди, будто все еще не мог поверить, что они там мирно уживутся, в который раз убедился, что его сокровище цело и невредимо, и неслышно вздохнул.
Пождав губы, я быстро поднялась. Если бы я знала… если бы понимала, какая мысль не дает ему покоя, все было бы гораздо лучше. Спокойнее и намного безопаснее, хотя бы для меня. Так надоели эти тайны! Но Ширра не соизволил сообщить причины своего изумления в тот день, когда я сбивчиво поясняла, почему решила повесить его камень на шею; как не соизволил забрать этот проклятый амулет обратно. Вроде бы привык. Только иногда косился таким вот странным взглядом и упорно молчал.
Я тоже вздохнула и убрала цепочку под рубаху. Ладно, пусть пока повисят вместе, а потом я найду способ избавиться от этого сомнительного подарка. Вот починю и сразу отдам, потому что близость странного амулета меня если не нервировала, то регулярно заставляла вспоминать недалекое прошлое. А вместе с этим — и беспокойно размышлять о том, что загадочный камешек вполне способен повредить моей хранительнице: временами он так сильно нагревался, что казалось — еще немного, и рубаха начнет дымиться. Спасало только одно: голубая красавица начинала вовремя холодить кожу, и непонятный жар пропадал так же быстро, как появлялся. И нельзя сказать, что меня это сильно радовало, хотя, надо признать, вместе они смотрелись удивительно гармонично — крупная, холодно мерцающая жемчужина и сравнительно небольшой, угольно-черный агат, ненавязчиво обнимающий круглый полированный бок, в чьей крохотной впадине она так замечательно поместилась.
В общем, мне было, о чем поразмыслить.
Ширра снова ткнулся носом в мое колено, пытаясь привлечь внимание, но я не пошевелилась. Так и стояла в одной рубашке, настойчиво теребя цепочку и пытаясь понять, зачем я сегодня сделала то, что сделала. И нравится ли мне то, что я увидела в отражении. Но он не отстал: сообразив, что простой толчок не возымел никакого действия, пихнулся немного выше, в мокрое бедро, ненароком пощекотав кожу жесткими усами. Смахнул оттуда языком пару влажных капелек, задумчиво облизнулся, внимательно обнюхал. Потом, видимо, вошел во вкус и с явным удовольствием провел холодным носом снизу вверх, беззастенчиво задирая край и без того короткой рубахи и явно нацеливаясь на еще более смелые свершения.
