Холодное сердце - [50]

– Нет, и я отказываюсь верить, что смерть Дафны стала наказанием за то, что она сделала, чтобы произвести на свет Верити. Но я не стану отрицать, что многие сказали бы именно так и обвинили бы Верити в том, что она родилась не по правилам. Мы должны подумать о ней, Люк. Мне может это не нравиться, но я осознаю, что, если правда откроется, в обществе станут показывать на нее пальцем и строить бесконечные догадки о том, кто ее отец, – тихо сказала она, впервые произнеся вслух его имя. Как бы ей хотелось иметь право снова очутиться в его объятиях и, забыв о прошлом, любить его.

– Да, – сказал Люк, тяжело вздохнув, – это возможно, но, если мы будем вместе, это нас не затронет. Я научился этому, став отцом Ив, и вам тоже нужно это понять. До тех пор, пока в нашем доме живет любовь, зло и жестокость не смогут дотянуться до нас.

– Но вы не можете навсегда запереться в своем холодном замке, милорд. – Ее голос предупреждал его, вопрошая, как он справится с тем всплеском интереса, который ожидает его через пару лет, когда Ив начнет выезжать в свет. Если к тому времени у него появятся приемная дочь, отец которой неизвестен, и жена, самым невероятным образом воскресшая из мертвых вместе с осиротевшей племянницей, любопытству общества не будет конца.

– Благодаря вам я уже не могу этим ограничиться, – сердито ответил он.

– И незачем говорить об этом с таким раздражением.

– Почему же? Я был почти счастлив тем, что у меня было, и старался не задумываться о том, чего хочу на самом деле, пока у меня не появилась надежда. Это вы научили меня надеяться, Хлоя, так неужели вы думаете, что имеете право отбирать надежду теперь, когда я наконец освоил эту премудрость?

– Я не знаю.

– Так запомните мои слова, как если бы они были высечены на скале, леди Хлоя Тиссели. Я не отступлюсь.

– Как вы себе представляете объявление о нашей свадьбе, милорд? «Леди Хлоя Тиссели, которую считали умершей десять лет назад, выходит замуж за виконта Фарензе, заслуживающего нашего глубокого сочувствия».

– А вы можете себе представить, что говорили в свете обо мне и моей семье, когда моя жена вываляла мое имя в грязи? Мне все равно, что будут говорить. Люди, чье мнение имеет для меня значение, будут знать правду, а остальные могут считать как им угодно. Мне безразлично, что думают обо мне в свете.

– Но мне нет.

– Вот вам и нести этот крест, и не перекладывайте его на меня.

Хлоя с вызовом посмотрела ему в глаза и кивнула, соглашаясь с тем, что должна сама решить, согласна ли она наградить их всех этой дурной славой или нет. Не слишком ли много берет на себя Люк, решив принять ее и Верити? И смогут ли они с Люком жить дальше, не подвергая себя этому риску? Сможет ли она прожить без него, каждый день ожидая известия о том, что он женился на другой, что у него родились от нее дети? Не сойдет ли с ума, продолжая жить убогой жизнью экономки в каком-нибудь другом доме, который она не будет любить, как этот? Жить до конца своих дней в горькой и бесплодной тоске о лорде Фарензе?

– Что бы мы ни решили в отношении нашего будущего, у меня есть дела, которые мне надлежит исполнить, лорд Фарензе. – Хлоя решительно поднялась.

– Значит, леди Хлоя Тиссели снова надевает маску и становится миссис Уитен. Это выглядело бы более правдоподобно, если бы следы наших с вами поцелуев не были столь заметны, а ваше платье не было так сильно помято, мадам. Полагаю, экономка должна привести себя в порядок, если хочет, чтобы ее воспринимали всерьез, – ответил Люк, бросив на нее раздраженный взгляд. – Давайте, вручите мне послание Виржинии, которое призвано смирить мою гордыню. Выстройте стену, чтобы снова отгородиться от меня. Но помните, что я найду в ней слабые места и разрушу ее.

Не понимая, что это – обещание или угроза, Хлоя покачала головой и, ощутив непривычную тяжесть волос, лежащих на плечах, рассеянно нахмурилась.

– Прошу прощения, – едва слышно пролепетала она, поднимая разбросанные шпильки и чепец. На языке вертелись слова я люблю тебя, угрожая вырваться в вечерний воздух, но сказать их и уйти было бы несправедливо, поэтому Хлоя прикусила губу и пошла к выходу.

– Прочтите свое письмо, – бросила она, уходя.

Люк вскрыл последнее, адресованное ему послание Виржинии с гораздо меньшим благоговением, чем сделал бы полчаса назад, и вместо того, чтобы прочесть его, просто зажал в руке.

Разве он мог воспринимать слова Виржинии, как будто ничего особенного не произошло? Сейчас Люк просто не понял бы их значения, пробежав глазами по странице, словно текст был написан каким-то неведомым шифром. Он мог думать только о ней – о леди Хлое Тиссели, о миссис Уитен, о женщине, только что целовавшей его, как в самых жарких мечтах. Мечтах, в которых он так долго себе отказывал.

Люк подумал, как могла бы сложиться его жизнь, если бы он не струсил. Памела обращалась с ним как с бесчувственным деревянным чурбаном, но почему он позволил ей испортить то, что могло бы сложиться хорошо и правильно, если бы она осталась всего лишь горьким воспоминанием? Если бы он пробился сквозь барьеры, возведенные Хлоей вокруг себя, когда она была юной, бесстрашной и необузданной, они уже много лет могли быть счастливы.