Холодное лето - [16]

В. Плучек: «Странно: признанный, любимый, мастеровитый, Папанов почти всегда проваливал премьеры. Он волновался, как ученик. Белели губы, дрожали руки, выступал холодный пот. Он, как ребенок, испытывал страх перед премьерой. И любил повторять: «У меня пульс, как у космонавта перед полетом в космос». Последующие спектакли играл блестяще — все репетиционные находки возвращались. Но критики завели привычку приходить именно на премьеры и обделяли себя тем, что видели не того Папанова. Он боялся премьер, потому что были в нем и какое-то действенное целомудрие в отношении к искусству, и неслыханная ответственность перед самим фактом выхода на сцену. Спектакль был для Анатолия Дмитриевича священной акцией, актерской и человеческой. В напряженные дни премьер он бывал груб, раздражителен. Назавтра извинялся как никто другой…»

Конечно, не все было гладко у меня в родном театре, разные бывали времена — счастливые и менее успешные, случались и разочарования. Доводилось играть в спектаклях, в которых участвовать не хотелось бы — репертуар наш состоял не сплошь из шедевров, а именно хороший драматургический материал является основой успеха. Играя в плохой, проходной пьесе, написанной «на злобу дня», актер волей-неволей разменивается, а мне случалось это делать, мы, актеры, не всегда сами себе хозяева, да и режиссер тоже. Приходилось подчиняться не только художественным соображениям. Далеко не все, о чем я мечтал, мне довелось сыграть. Но я благодарен и театру Сатиры, и Валентину Николаевичу Плучеку за то, что удалось. Ведь сколько интереснейших спектаклей поставлено, сколько сыграно — я рассказал здесь не обо всем…

Мне предлагали перейти в другие театры, но я, наверное, консервативный человек, а с театром Сатиры у меня так много связано, ведь я работаю здесь несколько десятилетий…

В. Золотухин: «Во мне вызывало уважение его отношение к режиссерам, с которыми он работал, особенно — к Валентину Николаевичу Плучеку. Мы, актеры, грешим слабостью то превозносить до небес, то ругать режиссеров. Анатолий Дмитриевич вспоминал только добрые поступки и лучшие стороны характера своего главного режиссера. И это удерживало его от перехода в другой театр. А соблазн был велик. Папанова не однажды приглашали во MXAT. Узнав о приходе туда Андрея Алексеевича Попова, он было дрогнул: много говорил об интересных для себя перспективах работы в Московском Художественном. Но так и не пошел, хотя все последующие годы пристально следил за судьбами и творчеством А. А. Попова и И. М. Смоктуновского…»

В. Андреев: «Во всем, к чему он прикасался, была надежность. Перейдя на работу в Малый театр, я пригласил Папанова побеседовать о возможности и его перехода на старейшую московскую сцену. Мне было известно, что его что-то не устраивало в театре Сатиры, которому он отдавал всего себя.

— Не пора ли тебе, такому мастеру, выйти на старейшую русскую сцену? — спросил я без обиняков. — Здесь и «Горе от ума», и «Ревизор» — твой репертуар…

— Поздно мне, Володя, — сказал он тихо и серьезно.

— Ничего не поздно! Ты же моложе многих молодых! Приходи всей семьей: у тебя же и Надя хорошая актриса, и Лена. Лена к тому же — моя ученица.

Он не пошел. Не предал своего театра. Бывало ведь, и поругивал его и обижался. Но предать не мог». Анатолий Дмитриевич оставил по себе в театре самую хорошую память. И как необыкновенно одаренный актер с богатой сценической палитрой. И как чрезвычайно остроумный человек с особенным, только ему присущим чувством юмора — об этом существует множество рассказов его коллег. Было у него еще одно нечастое, но замечательное свойство. «Те, кого мы называем «техническим персоналом театра», — вспоминает Н. Ю. Каратаева, — для Анатолия Дмитриевича были равными коллегами, творческими людьми. И они платили ему любовью и признательностью. Говорили: «У нас, Анатолий Дмитриевич, молодые актеры все снимут с себя, комком бросят и убегут, а вы костюм расправите, повесите и только тогда уходите из гримуборной!»

Да, наверное, артисту такого высокого уровня было тесно в пределах одного театра и режиссуры одного — бесспорно, талантливого — мастера. «Он страдал в рамках одного театра, — вспоминает Н. Ю. Каратаева. — С одной стороны, Плучек давал ему интересные роли, с другой — репертуар нашего театра был ему тесен. Анатолию Дмитриевичу хотелось сыграть Короля Лира — ему казалось, что он смог бы, — и какую-нибудь драматическую роль из русской классики. Несколько десятилетий проработав в театре Сатиры, он заранее знал, как Плучек будет репетировать, что скажет… Но уйти не захотел».

Папанов никогда не участвовал в разного рода интригах, ни с кем не дружил «против кого-нибудь». Легкий в общении, простой, сердечный, деликатный, он отстранялся от всего этого, даже когда дело касалось непосредственно интересов его самого или Надежды Юрьевны (она вспоминала, что он не повлиял на получение ею желанной роли, когда мог, — не в его характере это было). Переход в другой театр страшил его, возможно, как раз трудностями закулисной жизни… Так или иначе, театр Сатиры был после Клайпеды единственным в его жизни.