Холодная ярость - [18]

Звали его Костей, и был Костя красивым мальчиком: пушистые длинные ресницы, бледное лицо с правильными тонкими чертами и томная задумчивость в облике.

– Ты что? – поперхнувшись от волнения, спросила Марина. – Ты хочешь сказать, что у тебя любовь к Федору Сергеевичу? К гражданину Симакову, который теперь твой опекун?

Она даже покраснела при таких словах и вообще разволновалась, что не укрылось от спокойного и внимательного взгляда мальчика. Он положил ногу на ногу и, устроившись поудобнее на жестком казенном стуле, снова едва заметно улыбнулся.

– Я же сказал вам – у нас любовь, – повторил он, покачивая ногой. – Понимаете? Мы любим друг друга: я и Федя.

Он смотрел на Марину, и во взгляде его сквозила издевка. Словно он хотел сказать: ну что тебе непонятно, дура? Что ты лезешь не в свое дело?

– Сколько тебе лет? – уточнила она, пытаясь снова взять строгий начальственный тон. – Сколько лет тебе и сколько Феде… То есть гражданину Симакову, а?

Но мальчик был подкован основательно, он разбирался в этих вопросах гораздо лучше какой-то зачуханной инспекторши. Что и не преминул тут же показать.

– Феде сорок пять, – по-прежнему спокойно ответил он. – А мне четырнадцать с половиной. Вопросы есть?

Видно было, что Федор Сергеевич Симаков ожидал каких-то подобных вызовов в милицию и натаскал своего «воспитанника» заранее. Конечно, как говорится, «шила в мешке не утаишь», и можно было предполагать, что каким-то образом слух о сожительстве с мальчиком дойдет до милиции Правобережного района.

Но вот странно: Симаков этого не боялся и мальчика Костю научил не бояться. Потому что они оба знали законы лучше, чем Марина. Что и не замедлили объяснить ей на следующий день в прокуратуре.

– Если мальчику больше четырнадцати, – сказал помощник прокурора, – это не преступление. Говорят, что у них любовь, – значит, любовь. Все, точка. Закон молчит. Пусть будет любовь. Понятно, Марина Сергеевна?

Вот тогда Марина была ошеломлена впервые за время своей службы. Наивная была, неопытная.

– И сделать ничего нельзя? – жалобно спросила она. – Ведь мальчонка совсем маленький, он же не соображает…

Помощник прокурора Игорь Владиленович был ясивчиком лет сорока, с округлым животиком, обтянутым рубашкой, на котором почти плашмя лежал яркий широкий галстук. Он говорил всегда быстро, тонким голосом и любил при этом энергично потирать руками – этакий попрыгунчик…

Услышав вопрос Марины, он жизнерадостно рассмеялся и, потирая пухлые руки, протараторил:

– Все, что мы можем в данном случае сделать, будет незаконно. Понимаете?

Не понимаете? Тогда я вам объясню быстренько, раз и навсегда, ладно? Слушайте внимательно. Гомосексуализм законом не карается. С этим ясно? Что бы вы ни думали по этому поводу – не карается. Если один из партнеров не достиг четырнадцати лет, то можно привлечь за растление малолетних. Но если четырнадцать уже исполнилось – все, вопрос закрывается. Это – интимное дело двух мужчин. Это касается только их, и закон охраняет их интересы и желания. Теперь ясно?

– Но ведь это цинизм, – выдохнула Марина, не желавшая смиряться с собственным бессилием. – Взять из приюта мальчика, для того чтобы спать с ним, удовлетворять свою похоть. Старый мужик растлевает подростка. Что вы сами об этом думаете, Игорь Владиленович?

За толстыми стеклами очков глаза помощника прокурора сделались ледяными, даже зрачки как будто сузились. Он улыбнулся, растянул губы и показал белые зубы никогда не курившего человека.

– Я думаю об этом, Марина Сергеевна, – весело, но четко сказал он, – что разговор окончен. Вы спросили, я дал вам разъяснение. Давайте перейдем к следующему вопросу. Как там поживают те трое, что ограбили продуктовый магазин на прошлой неделе? Будем возбуждать уголовное дело или вы передадите на административную комиссию? Вам решать.

Когда Марина, взяв себя в руки, срывающимся голосом доложила о том, как развивается дело с тремя подростками, грабанувшими магазин, Игорь Владиленович что-то записал у себя в папке, покивал деловито своей круглой, как шар, крупной головой, а потом на прощание заметил:

– Вот о грабеже магазина стоит говорить. Тут мы что-то можем сделать: арестовать, оштрафовать. Мало ли что… Имеет смысл разговаривать, потому что это – работа. А про мальчика вашего, извините, один пустой треп. Сделать ничего нельзя, нечего и воздух сотрясать. Счастливо, успехов в труде! – и радостно', заливисто захихикал.

С тех пор, идя по своему участку, Марина несколько раз сталкивалась с мальчиком Костей. Он не здоровался с ней, делал вид, что не знает эту женщину в милицейском мундире. Иногда на мгновение их глаза встречались, и Марина каждый раз вздрагивала – ей чудилось в облике этого истомленного женственного мальчика что-то демоническое, чуть ли не дьявольское.

Вербин сдержал свое слово – на Толика и Дениса нашлась управа. Марина уже давно, чуть ли не с детства, слышала о том, что в принципе посадить можно любого человека – было бы желание. Есть даже такая милицейско-прокурорская поговорка: «Был бы человек, а статья найдется».

В общем-то это не совсем так, и далеко не всякого человека можно посадить, даже если очень хочется. Есть пожилые люди или очень тихие и осторожные – те, кого даже спровоцировать не удастся. Этих не посадишь, они даже под давлением не совершат ничего предосудительного. Но их мало, и Толик с Денисом к этой категории, конечно, не относились: «разобраться» с ними было просто делом техники.