Холод - [60]

Филя вздохнул и прикрыл на секунду глаза. Под веками поплыли разноцветные шарики.

– Слушай, я чего-то устал. Давай потом… Или лучше узнай всё у них, у Неустроевых. Они смешные… И наверняка больше, чем я, помнят. У меня в последнее время, знаешь, проблемы с памятью…

– Павел Неустроев признаёт, что на обратном пути вы проехали мимо потерпевшего аварию автомобиля.

– А-а, ну да. Был там один чудак, соскочил с трассы. Вишневая «десятка», по-моему.

– Совершенно верно. Номерные знаки Р 466 ЕВ.

– Ну, этого я не помню, извини. Помню только, что он за нами с монтировкой долго бежал. Павлик очканул из-за своих денег и не остановился. Решил, что его ограбить хотят.

– Этот «чудак» пытался позвать на помощь.

– С монтировкой в руках? – усмехнулся Филя.

– У него в машине сидела беременная жена, – сухо сказал Толик. – В момент аварии она сломала ногу. А ваш автомобиль был уже третьим, который проехал, не остановившись. Очевидно, он был не в себе.

– Ты-то откуда знаешь?

– У них нашли записку с номерами проехавших машин. Ваш номер стоит третьим. После него еще четыре. Никто так и не помог.

– Записку нашли? – Филя непонимающе уставился на Толика.

– Да. В кармане одного из трупов. Они замерзли в своей «десятке». А вы проехали мимо, хотя могли им помочь.

Филя два или три раза моргнул, не отводя взгляда от следователя, но видел он сейчас совсем не его. Перед ним снова бежал по снегу тот нелепый человек с монтировкой, за которого именно он, так уж сложилось, решил – жить ему дальше или умереть.

Дверь за спиной у Толика распахнулась, и в комнату влетела Рита.

– Нет, ну вы совесть имейте, Анатолий Сергеевич! – порывисто заговорила она. – Я целое утро ждала, пока он очнется. Мне тоже поговорить надо!

Толик подошел к ней, развернул ее за плечи и, не сказав ни слова, вытолкнул из комнаты. Рита тут же забарабанила в захлопнувшуюся дверь.

– Ты ведь уже бросал людей в безвыходной ситуации, – сказал Толик, удерживая дверь, которая вздрагивала от натиска Риты. – Знакомое чувство?

– Я всё Данилову расскажу! – закричала за дверью Рита. – Про все ваши намеки и предложения!

Толик приоткрыл дверь и сильно толкнул не ожидавшую этого девушку. Филя услышал звук упавшего тела и короткий жалобный вскрик.

– Ты сдурел? – сказал он, садясь и опуская ноги с кровати.

– Лёг быстро! – скомандовал Толик. – Я с тобой не закончил.

Филиппов послушно улегся и натянул одеяло до подбородка. Толик наконец отошел от двери.

– Летом восемьдесят шестого твоя первая жена погибла при странных обстоятельствах, – начал он, надвигаясь на притихшего Филю. – Помнишь, как это случилось? Ты, разумеется, был ни при чем. Обычный несчастный случай. Человек отравился на даче угарным газом. И чего же тогда в этом странного, наверное, спросишь ты… Спросишь? Ну, давай, спроси меня – что в этом странного? И я тебе отвечу – то, что ты был на той самой даче. И как раз в ту самую ночь.

* * *

– Тварь… – бормотала Рита, открывая один за другим шкафы на кухне. – Гадина…

Левый рукав свитера у нее был закатан выше локтя и запачкан кровью. Время от времени она выворачивала руку, смотрела на большую некрасивую ссадину, осторожно касалась ее пальцем, шипела от боли и снова бормотала злые слова. Найдя наконец пластырь, она зубами разорвала упаковку, однако заклеить пораненное место не успела. В кухню вошла Инга.

– Рита, в этом доме есть валерьянка? – спросила она таким тоном, как будто само собой разумелось, что ее дочь должна знать всё о доме Данилова.

– Я не в курсе, – ответила Рита. – Но, думаю, вряд ли.

Инга уставилась на ее ссадину.

– Это кто? Филя?! – гнев закипел в ее голосе.

Она решительно развернулась, чтобы помчаться и немедленно предать виновного казни.

– Да при чем здесь он! – остановила ее Рита. – Просто на лестнице поскользнулась. Кто-то воду на ступеньки пролил… Наверное.

Инга замерла на пороге. Ярость еще клубилась у нее в сердце, искала выхода, но она скрестила на груди руки, запирая бурю в себе, и смотрела на дочь. Перед ней была та самая девочка, которой она совсем недавно говорила – не коси глаза, не корчи рожи на улице, не ковыряйся в носу. И ребенок, в ее понимании, должен был оставаться ребенком – таким, как был создан, таким, как пришел. Однако ее личная, ее собственная дочь в этом отношении сильно ее подвела. Инга, разумеется, не считала, что принесла себя в жертву детям, но какой-то благодарности она имела права от них ожидать. Муж ее жалкой щепоткой соли растворился в жизненных водах еще до рождения Риты, поэтому Инга воспитывала детей одна.

Вместо благодарности сын умчался за какой-то красавицей в Питер, едва красавицы начали интересовать его. Дочь бессовестно выросла. Все эти выскочившие откуда-то в последнее время девицы с тонкими шейками, изящными талиями, с пышной грудью ничуть не беспокоили Ингу до тех самых пор, пока она не почувствовала, насколько они презирают ее, насколько она для них пыль под ногами, прах и тлен – страшное будущее, на которое им противно даже смотреть. В определенный момент она ощутила исходящее от них высокомерие так явственно и так прямо, как будто жила в каком-то древнем Египте и была бесправной рабыней, а все эти твари были ее хозяйками. И вот теперь ее дочь ощутимо перешла на их сторону. У нее тоже появилась изящная талия и пышная грудь. Время от времени Инга пугалась, что, наверное, сходит с ума, но не могла с собой ничего поделать, считая Риту в каком-то смысле предательницей.