Хольмганг - [27]

Эрик Одержимый стал быстро отступать, держа раненую руку над обрывом, чтобы кровь не упала на тьеснур. За ним следом с секирой наизготовку шёл Марви. Попытайся он действовать решительней, то, учитывая, что сражение шло на самом краю разрешённой земли, всё могло закончиться не в пользу берсеркера. Но шаги Человека-горы были неуверенны. Животный смех безумного викинга заставил его руки дрожать.

Эрик Одержимый успел нанести всего два удара, до того, как его кровь упала на тьеснур, но первый из них лишил Марви Человека-гору оружия, а второй принёс смерть. Берсеркер внезапно перехватил оружие двумя руками, взяв хват почти за кончик рукоятки, и обрушил его мощь на противника. Противник не имел возможности отпрыгнуть назад, не свалившись в воду, поэтому вынужден был попытаться отбить секиру секирой. Попытка вышла глупая. Лезвие Ведьмы Севера, расставшись с рукояткой, описало круг в воздухе и навсегда скрылось в подводной стране доброго вана Ньерда.

Марви, понимая, что почти обречён, забыв о ноже, раскинул руки и бросился на Эрика, чтобы раздавить его до того, как Надежда Дата взметнётся вверх второй раз. Но Эрик отпрыгнул назад-вправо (вглубь острова), одновременно занося секиру для удара. Марви тут же развернулся к нему лицом. Попытайся дат второй раз нанести рубящий удар, у Человека-горы были бы неплохие шансы вторым броском проскочить лезвие, прежде чем оно опустится. Но Эрик бил по-другому. Он ударил, делая шаг назад, а не вперёд, и он не рубил. Он использовал секиру по её прямому предназначению, а не так, как используют боевой топор.

Лезвие Надежды Дата упало с высоты поднятых рук, сильно не углубляясь, прошло вдоль Марви Человека-горы, рассекая его от груди до паха, и, не достигнув земли, завершило свой круг, вернувшись на ту вершину, с которой начало жестокий путь. Марви Человек-гора, вскрытый в самом прямом смысле слова, теряя внутренности и заливая всё вокруг кровью, рухнул животом на землю и вместо Эрика Одержимого заключил в свои смертоносные объятия камни.

Зрители на драккарах встретили смерть того, на кого больше половины из них поставили звонкое серебро, могильным молчанием, а судья в углу Чёрных братьев встал на пути жаждавших немедленной мести воинов. Он напоминал им, что викинг, убитый в честном хольмганге, убит во славу Одина и мстить за него нельзя, а если и можно, то только в новом поединке чести. Пока он говорил, Эрик Одержимый успел изрубить торс мёртвого врага в куски, а череп расколоть чуть ли не надвое. И лишь тогда, когда его тело пропахло до мозга костей вражьей кровью, молодой дат получил шанс стать обратно человеком.

Он шёл в свой угол и шептал заклинания, помогающие обрести спокойствие. Олаф-рус знал, что завтра Эрик будет опять тем рассудительным добрым малым, каким родился, и никто не сможет узнать в нём того, кто купался вчера во вражьей крови. Но уже сейчас противник Адилса Непобедимого видел, что молодой дат потерял за один день ещё несколько лет жизни.

Берсеркер, даже не умывшись, принял из рук старика без имени долгожданную волшебную траву. Не сказав никому ни слова, рухнул на камни и, проглотив разжёванное, погрузился в видения, ради которых и согласился изрубить в труху старшего Чёрного брата.

Чёрные братья были поражены не столько самой смертью Марви, сколько её жестокостью. Адилс стоял на коленях, закрыв глаза, и спина его почему-то вздрагивала, а Ваги и Торальф не могли поднять головы. Остальные викинги воспринимали ужасный конец Марви спокойно. Им было жалко проигранного серебра и потерянного для племени аугов секироносца, но о Марви как об убитом человеке из них не думал никто.

Олаф-рус тайком жалел Адилса, но не испытывал никакой жалости к Марви, впрочем, как и ненависти. Перед тем, как начался хольмганг, он подумал, что если расскажет о своих подозрениях, то никаких поединков не будет. Но потом ему пришла в голову совсем другая мысль. Олаф решил, если они оба останутся в живых, непременно рассказать Адилсу, почему он не остановил хольмганг, хотя имел такую возможность. И наделся, что молодой ауг к тому времени достаточно повзрослеет, чтобы его понять.

Да, между ними был всего год разницы, но Олаф-рус считал себя вдвое старше, потому что по-настоящему викинг взрослеет только в походах, а их у Олафа было девять против Адилсова одного.

Останки Марви лежали в трёх шагах от обрывистого берега, и никто не имел право убрать их, пока не завершатся все поединки хольмганга. Поэтому Ваги Острослов, отойдя от потрясения, какое повлекла смерть брата, поторопил судью.

– …О Флоси Среброголосый, прости, что отвлекаем тебя, но Ваги Острослов уже давно готов.

– Да, да, сейчас. И рассёк как. Рассёк как… нет, нет! Весло как рассекает воду, вот так же он легко рассёк! И Чёрный брат, забыв про нож, на смерть себя в тот день обрёк!

Флоси Среброголосый вышел из задумчивости, вскинул на плечо копьё и, прежде чем направиться в тьеснур, сказал одному из собратьев по поединку:

– Эй, рус. У тебя, как я понял, хорошая память. Весло как рассекает воду, вот так же он легко рассёк! Напомни мне, когда я закончу поединок.