Холм - [2]

Не чувствуя ног, которые, казалось, онемели от страха, и весь дрожа от какого-то непонятного возбуждения, я приближался к холму. Звуков, я помню, не слышал, наверное, потому, что мой мозг просто отказался воспринимать их, да и не было никаких звуков, кроме этих безумных ударов из-под земли. Перед глазами плавали тёмные круги, и вообще свой путь до холма я помню плохо, помню только страх, страх перед тем, что ждёт меня впереди, перед тем, что сойду с ума. Только страх… Сколько я полз к нему, я не знаю, ибо казалось, что даже время умерло в этом месте. Можно сказать, что в себя я пришёл только когда подошёл вплотную к холму. Он нависал надо мной, подавляя волю, превращая в маленькую мошку, бессильного червя. Наверное, я снова потерял сознание, когда же очнулся, стал чётче осознавать безвыходность ситуации: я не мог выбраться из того проклятого места, отчаяние объяло мою душу. Тем не менее, я нашёл в себе силы подняться на ноги. Неровными шагами побрёл я вокруг холма, ибо что мне ещё оставалось делать? Холм был невелик, но мне потребовалось часа полтора, чтобы обойти его, ведь ноги мои по-прежнему отказывались держать меня.

Когда я подобрался к тому месту, откуда начал свой обход, по крайней мере, как мне тогда показалось, я обнаружил то, на что сперва не обратил внимания: вообще весь курган был покрыт мелкими трещинами, как будто почве там не хватало воды, хотя я вообще сомневаюсь, что земля в том месте вообще когда-либо знала воду, однако одна трещина была крупнее других, настолько, что в неё можно было просунуть голову. Я подполз к этой трещине, и, будучи немало заинтересован тем, что же производило те странные звуки (а в том, что эпицентром этих ударов, то усиливающихся, то затихающих, был именно холм, сомневаться не приходилось), заглянул внутрь. Сначала глаза мои, не привыкшие к темноте, ничего не увидели, но через несколько минут наблюдений, я с удивлением открыл, что внутренние стены холма слабо светятся неким призрачным серым светом. Но не это заставило меня в ужасе отпрянуть от трещины и, чувствуя, как ладони покрываются мерзким, липким потом, ринуться подальше от холма. То, что я увидел, потрясло меня до глубины души: внутри холма жила бездна, чёрная, кошмарная бездна, но я не оговорился, да, она жила, бездна таила в себе боль, и мука была её жизнью.

Бежал я не долго: ноги подкосились, и я полетел на землю, под которой, как я уже знал, тоже была бездна… Я лежал на земле и безысходная тоска наполнила мою душу: я точно знал, что спущусь в этот проклятый бесконечный мир. Боже! Почему ты позволил мне сделать это, почему не убил на месте? Смерть куда более милосердна, чем то, с чем я теперь обязан жить. Я лежал, и уже представлял себе, как пробираюсь в трещину, как свет, пусть скрытого неземными облаками, но всё же солнца, навсегда теряется по мере того, как я проникаю всё глубже и глубже. Я знал, что это означает мою смерть (о, если бы всего лишь смерть), но что мне ещё оставалось делать? Конечно, мысль о самоубийстве не могла не прийти ко мне в голову: покончить со страданиями вместо того, чтобы отправляться в бездну, но моя трусость, о которой я уже упоминал, остановила меня и на этот раз… Теперь я уже не смогу даже подумать о том, чтобы лишить себя жизни… Холм стоял предо мной, и я, окинув его тоскливым взглядом, медленно пошёл вперёд…

Протиснувшись в довольно узкую трещину, я первым делом я огляделся. Оказалось, что бездна была не такая пустая, как мне показалось на первый взгляд. Мир внизу, а это был мир в полном смысле слова, был не таким уж и просторным; да, взор мой не смог нащупать дна, хотя глаза уже понемногу привыкли к царящему в там полумраку, да, я не знал, какова была площадь этого места, но там не было пустоты. Увиденное точно описать не смогу, потому что в тот момент объективно воспринимать действительность я не был в силах. Да и кто смог бы, когда перед ним открылось то, чего ни один живущий ещё не видел, то, чему не было названия, то, что расстилалось под самой поверхностью земли на сотни миль, а в глубь – бог знает на сколько. Скажу лишь то, что описание Гадеса в греческой мифологии наиболее подходит для того, чтобы пояснить ту непустоту, что я лицезрел, возможно, представив себе перевёрнутую Вавилонскую башню, пронизанную множеством пещер, как будто миллионы огромных кротов сотни веков трудились, чтобы создать это, читатель и сможет хотя бы слабо представить это.

Повторяю, рассудок мой был тогда затуманен величием виденного, страхом, который ничуть не уменьшился, отчаянием. Возможно, я уже тогда сошёл с ума, и если рассказ мой становится всё более сбитым, то и оттого, что описывать то, о чём никто не имеет представления, чтобы хоть с чем-то сравнить пережитое, а также то, что сам видел лишь в коротких проблесках сознания, которое возвращалось в недолгих промежутках между приступами осатанелого безумия, во время которых, я выкрикивал проклятья всем богам и демонам, которых знал, нелегко. Помню, там было множество мостов, переходов, арок. И ещё я помню ДВЕРИ… о, эти двери, покрытые странным орнаментом. На этих железных дверях (человеческой ли рукой?) были изображены фигурки людей, зверей, причём среди известных мне пород встречались и совершенно трудновообразимые животные, возможно, населявшие нашу планету тысячи лет назад. Двери эти вели в странные помещения, свисавшие, подобно сталактитам, с потолка (хотя, потолок, наверное, не самое лучшее определение), однако в тысячи раз превосходившие все виденные мною сталактиты. От иных перевёрнутых конусов ответвлялось ещё множество сталактитов, к которым также вели двери. Но главное, то, что эти сооружения, природного или рукотворного происхождения, были пустые внутри, и оттуда и раздавались те мерные удары, что привели меня в трепет ещё на поверхности. Проклят будет тот миг, когда безумие овладело мною настолько, что я внял сумасшедшему искушению ЗАГЛЯНУТЬ ВНУТРЬ! Не сразу я решился на это, но так сильно было это стремление, что я не нашёл в себе силы бороться с ним.