Холера. Дилогия - [10]

Женька собрал хворост, набрал сухого мха, мелко покрошил сухую древесную мелочь, сложил всё домиком и поднес зажигалку. Огонь уверенно пополз по сухим сучкам. Труха вспыхнула — вспышкой озарив все вокруг. Пришла пора подбросить сучки потолще. Костер должен гореть всю ночь. Неизвестно, кто вокруг обитает.

К вечеру уверенность, что он не интересен зверью, внезапно ослабла. Медведь вроде сыт, авось и не тронет, но ведь есть и другие желающие полакомиться Женькой. Что кому взбредет в голову. Судя по всему, человека в этих местах видят редко. Надо подтащить несколько сухих лесин и сложить ночной костер.

Ощипать добычу оказалось вовсе не простой задачей потребовавшей массу времени и сил. Вот потрошение пошло на ура, да и спуск к воде оказался удобным, а вода в реке чистой и прозрачной. Зато, когда Женька принялся опаливать тушку пошла такая вонь, что, скорее всего все, кто имел планы закусить одиноким путником временно ретировались. Это касалось даже тучи мошки, которая стала недовольно клубиться на некоем отдалении.

Палатка встала между рекой и костром. На строительство шалаша не осталось ни сил, ни времени. Лишь к полуночи суп из пакетика на тетеревином бульоне с грибочками был готов. Большая часть тетерева, завернутая в фольгу, еще томилась в земле под углями.

Котелок с супом и остатки мяса, Саблин повесил повыше, чтобы нельзя было добраться до его предполагаемого завтрака и расположился в палатке.

Занятый весь день делом, Женька не так остро переживал случившееся, но стоило забраться в спальник и задуматься, как беспокойство навалилось с новой силой. Где он очутился? Что его ждет? Вспомнился последний суматошный год, причем с такими мелкими нюансами, на которые прежде он не обращал никакого внимания. «Какой же я был иногда дурак!» Саблин придвинул заряженное ружье поближе. Оружие успокаивало и дарило некоторую уверенность. На полянку опустился полог тишины, и глухие отдельные и разрозненные звуки ночи замирали далеко в лесу, точно увязали там, как в болоте. «Как было бы хорошо вернуться назад и поступить по-другому».

Едва Саблин задремал, как послышались неясные звуки. Стало ясно, что кто-то подкрадывается… Любопытный медленно и осторожно идёт по мху. Шорох раздался совсем рядом. Саблин открыл глаза, схватил вертикалку и выбрался из палатки. Вокруг тишина. До ряби в глазах Женька вглядывался в темноту леса. Вроде все спокойно. Женька подхватил охапку сучьев и обновил вялый костер. Языки пламени взметнулись ввысь и осветили все вокруг. Заплясали тени и, вроде, сквозь треск послышались мягкие удаляющиеся шаги.

— Кто это был? Бог весть. — Все чувства обострились до предела. Показалось? Может это стучит кровь в ушах?

Сделалось зябко и под дружелюбный треск ожившего, подкормленного костерка, Саблин забылся беспокойным сном. Сытое гудение пламени отгоняло непрошеных гостей от палатки.

Светало рано. Небо едва прояснилось, а Женьку уже разбудило громкое покрякивание. Он выглянул из палатки. Кроны деревьев, синева неба, пестрота листьев — все это переплелось словно в своеобразном полотне импрессиониста, да еще и отразилось от блестящей поверхности воды. Река блестит. Пока ни одна волна не поднята ветром и дальний берег затянут туманною пеленой. Глубокий плес неподвижен.

Тишь утра нарушали только ныряющие утки. Их было множество. Наглые птицы буквально усыпали пологий берег и смешно переваливаясь ходили по узкой полоске. Саблин занервничал. Ему не давали покоя лавры барона Мюнхгаузена. Очень хотелось одним выстрелом добыть пять, а то семь птиц. Дождавшись благоприятного момента, он выстрелил. Три тушки так и остались лежать на берегу. «Рассказать кому, ведь не поверят». После шума выстрела стая всполошилась и встала на крыло. Берег опустел, но над водой то и дело проносились табуны птиц.

— Видать здесь утка привыкла кормиться. — Саблину это оказалось на руку. Работы предстояло дня на два. Чтобы не откладывать дело в долгий ящик, Саблин уже увереннее ощипал и выпотрошил добычу. Пока о поисках пропитания можно было не думать.

Два дня Саблин мастерил плот. Ничего не понимая в строительстве подобного судна, он полагался лишь на свою интуицию. Конструкция получилось неповоротливой и едва слушалась шеста.

— Ничего, — решил Женька, — попробую приноровиться. Вес мой с вещами уверенно держит и ладно. Тут главное на мель не сесть и в повороты вписаться. Не в гонках участвовать. Погода установилась. Река спокойная. По крайней мере, пока сюда с егерем добирались на плоскодонке, петляющее русло километров сорок было свободно, ни одного слива. Поплыву потихонечку.

Отправляться решил утром, когда над водой еще стелется легкий туман, а утренняя прохлада норовит забраться под куртку.

На рассвете Саблин вылез из палатки и подумал: «Что мне на роду написано? Как бы то ни было, но такое приключение просто подарок богов. Чего бояться! Все там будем! Дурак я буду если захочу провести жизнь на одном месте. Передо мной целый неизведанный мир».

Погода менялась. На небе появились пушистые облака. Под порывом набежавшего ветерка качнулись, словно прощаясь, высокие пихты. Саблин приноравливаясь неловко погрузил шест в воду и оттолкнулся. Вода зашевелилась рябью, подхватила несуразную конструкцию и медленно понесла ее вниз по течению. Потянулись, зашевелились берега то, хотят сомкнуться, то разбегаются. Плыть приходилось осторожно. То и дело стали попадаться затопленные лесины, торчащие из воды и шевелившие своими облезлыми ветвями.