Хоккейные истории и откровения Семёныча - [64]
Уникальный игрок был Валерка. Он, бывало, перед игрой ко мне подойдет: «Слышь, Мороз, дай–ка я сегодня впереди поиграю, чувствую, пойдет, есть такое настроение. А ты тогда за меня сзади отработай». Он ведь формально защитником был, а фактически — универсальный хоккеист. И вот игра. Противник думает, судя по номеру на свитере, что Никитин в защите, а Морозов в нападении. Но по ходу игры начинает понимать, что тут что–то не то — Никитин все больше впереди, а это опасно, он забивать умел, причем иной раз — виртуозные шайбы. И конечно, тренер соперника приписывает это тактическим задумкам Семёныча. А Эпштейн сам глаза от удивления раскрывает шире обычного, понять не может, кто из нас где играет и за что отвечает.
Позже, когда я сам стал тренером «Химика», осознал, каким оскорбленным чувствовал себя Эпштейн после очередного «ворошения» в его хозяйстве чужими «лапами». И сколько выдержки, чувства собственного достоинства проявлял он в полемике со всеми своими оппонентами, главным образом — с Тарасовым. Убежден, что Анатолий Владимирович не мог не понимать, что Эпштейн — тренер высочайшей квалификации, что никакой особой обороны он не строит, напротив, ведет игру в зависимости от складывающихся обстоятельств, а такое подвластно только большому специалисту. Понимал, а наседал на Эпштейна. И крови последнему попортил немало, хотя Семёныч виду не подавал и держался — не побоюсь этого слова — доблестно. И мы все им гордились, но особенно по этому поводу не распространялись. Не было принято. Тогда ведь многое было иначе. Бывало, шайбу забьем тому же ЦСКА — радость же, конечно! А какова реакция? Ну, постучим клюшками друг другу по щиткам, похлопаем автора гола по плечу и на скамейку запасных. А там Семёныч: молодцы, давай и дальше так же!
Это не то, что сейчас — только что взасос друг друга хоккеисты не целуют после обычных игровых взятий ворот. По нескольку минут празднуют сие событие. И тренеры стоят у бортика — лицезреют, мол, игрокам надо сбросить нервное напряжение. Оно, на мой взгляд, сбрасывается иначе. Забитыми шайбами, полной самоотдачей в игре, товарищеской взаимовыручкой. А эти поцелуи и свалки по случаю забитых голов у меня лично ничего, кроме какого–то даже брезгливого отношения, не вызывают.
Словом, отказывался я от всяких лестных предложений из Москвы и в национальную сборную так и не попал. Хотя на сборы привлекался неоднократно. Была еще, конечно, формальная и нешуточная причина — был у меня привычный, или по–медицински говоря, хронический вывих плеча, а это аргумент серьезный. Какой тренер захочет брать в состав игрока, который в любой момент может оказаться травмированным? А чемпионат мира — это не тот турнир, когда надо подвергать команду такому риску. Тем более, что в мои времена прекрасных игроков хватало.
Но бывает, что справедливость торжествует. Я получил звание заслуженного мастера спорта в сезоне 1970 года, когда «Химик» во второй раз стал бронзовым призером всесоюзного первенства. За верность клубу. Между прочим, такой же чести — за верность клубу — получили звание заслуженный мастер спорта Игорь Дмитриев — капитан «Крыльев Советов» сезона 1974 года, когда «Крылышки» золотые медали первенства СССР в Кубок страны положили, и Виктор Цыплаков из московского «Локомотива», игравший в знаменитой тройке вместе с Николаем Снетковым и Виктором Якушевым.
Был в карьере Морозова и эпизод, когда он стал главным тренером «Химика», сменив на этом посту Эпштейна.
— Когда мне стали предлагать это место, — а ведь вызывали в ЦК, беседовали — я поначалу даже опешил, стал отказываться, и Николаю Семёновичу говорил: не могу и не хочу… Вы представляете мое–то состояние? Просто подставляли меня, а я к Николаю Семёновичу относился, ну… вы думаете, как я к нему относился? Но наверху все уже было решено. И говорили так: а кого, кроме Морозова, ставшего символом «Химика», на этот пост ставить–то? Им хорошо было говорить, а мне–то каково было? Но, слава богу, остались мы с Эпштейном друзьями, несмотря на разницу возрастов, и я этому обстоятельству страшно рад.
Я сейчас как бы почетным директором–наставником в спортивной школе «Химика» в Воскресенске работаю, в том Воскресенске, который был деревней, не поселком даже, только комбинат химический «держал» его на Земле. И вот приехал в эту деревню человек с горячим сердцем, волнующейся душой, настоящий энтузиаст–подвижник. Звали его — Николай Семёнович Эпштейн. Человек с даром убеждения. Это благодаря ему стал Воскресенск общепризнанным хоккейным центром, кузницей хоккейных кадров в масштабах всей страны. И великое счастье, что встретил на своем пути Николай Семёнович Николая Ивановича Докторова. Вот эти два замечательных человека и сделали Воскресенск таким, какой он есть сегодня. Честь им за это и низкий поклон.
Три успеха «Химика»
Да, был Юрка Морозов, или «Мороз», как звали его в команде: на таких игроках многое в коллективе держится, их авторитет — опора тренеру. А в хоккее ситуации, когда такая опора нужна позарез, встречаются ох как часто. У Морозова, что я особенно в нем ценил, очень развито чувство порядочности. Он не способен на грязный наговор и наушничество. В свои 67 лет он постоянно в контакте со всеми ветеранами «Химика», выбивает деньги у спонсоров на поддержку тех «стариков», кто отдал команде лучшие годы, силы и душу. Как игрок был надежен и авторитетен. Позволю себе привести полностью поздравление, напечатанное в еженедельнике «Футбол–хоккей» в номере 25 за 1970 год в связи с постановлением Комитета по физической культуре и спорту при Совете министров СССР о присвоении звания заслуженного мастера спорта хоккеисту Воскресенского «Химика» Юрию Морозову: «Вот уже 14 лет Ю. Морозов выступает за Воскресенский «Химик». Товарищи по команде из года в год избирают его своим капитаном. Он самый результативный нападающий «Химика» (в чемпионатах страны забросил 170 шайб — один из лучших результатов в нашем хоккее). Ему 32 года. На льду Ю. Морозов отличается большой самоотверженностью, четким выполнением силовых приемов, у него сильный и хлесткий бросок.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга воссоздает образ великого патриота России, выдающегося полководца, политика и общественного деятеля Михаила Дмитриевича Скобелева. На основе многолетнего изучения документов, исторической литературы автор выстраивает свою оригинальную концепцию личности легендарного «белого генерала».Научно достоверная по информации и в то же время лишенная «ученой» сухости изложения, книга В.Масальского станет прекрасным подарком всем, кто хочет знать историю своего Отечества.
В книге рассказывается о героических боевых делах матросов, старшин и офицеров экипажей советских подводных лодок, их дерзком, решительном и искусном использовании торпедного и минного оружия против немецко-фашистских кораблей и судов на Севере, Балтийском и Черном морях в годы Великой Отечественной войны. Сборник составляют фрагменты из книг выдающихся советских подводников — командиров подводных лодок Героев Советского Союза Грешилова М. В., Иосселиани Я. К., Старикова В. Г., Травкина И. В., Фисановича И.
Встретив незнакомый термин или желая детально разобраться в сути дела, обращайтесь за разъяснениями в сетевую энциклопедию токарного дела.Б.Ф. Данилов, «Рабочие умельцы»Б.Ф. Данилов, «Алмазы и люди».
Уильям Берроуз — каким он был и каким себя видел. Король и классик англоязычной альтернативной прозы — о себе, своем творчестве и своей жизни. Что вдохновляло его? Секс, политика, вечная «тень смерти», нависшая над каждым из нас? Или… что-то еще? Какие «мифы о Берроузе» правдивы, какие есть выдумка журналистов, а какие создатель сюрреалистической мифологии XX века сложил о себе сам? И… зачем? Перед вами — книга, в которой на эти и многие другие вопросы отвечает сам Уильям Берроуз — человек, который был способен рассказать о себе много большее, чем его кто-нибудь смел спросить.