Хоккейные истории и откровения Семёныча - [40]

Я никогда не скрывал своих симпатий по поводу того, как армейский клуб, ведомый Тарасовым, строил игру именно в атаке. Умел Анатолий Владимирович и собственных высококлассных мастеров воспитывать. Я имею в виду — в собственном клубе, в детской школе. Хотя не секрет, что и в других клубах «прибирал» он хоккеистов. И что греха таить — брал он, пользуясь ведомственной предпочтительностью (проще сказать — правом призыва в армию), самых талантливых хоккеистов, ослабляя тем самым другие клубы. Не избежал этой участи и «Химик». Но, действуя таким образом, А. Тарасов упрекал эти же самые клубы в «измене хоккею».

И на наш «Химик» нападал, обвиняя в приверженности оборончеству, а в некоторых матчах его ЦСКА тоже вдруг начинал применять прессинг, да даже сборная СССР в некоторых матчах чемпионатов мира играла «от обороны», на контратаках. То есть играла в тот хоккей, который культивировался в «Химике».

Соратник Семёныча

Вот какой эпизод запомнился мне в связи с личностью Эпштейна, — начал беседу со мной Николай Павлович Родин, один из тех ребят, кого Семёныч в далеком 1953 году пригласил в Воскресенск играть в футбол. — Помню, было это в мае. На стадионе Мясокомбината мы тренировались. Я к тому времени уже помимо футбола и канадский хоккей освоил прилично. Мне ребята кричат, что какой–то человек меня спрашивает. Смотрю, стоит Эпштейн, я его в лицо знал, ведь он раньше в «Пищевике» играл, где и я.

Поздоровался он, спрашивает: — «Ты ведь в «Торпедо» играл?» — «Было дело», — отвечаю. — «А сейчас чем занят?» — «Сейчас, — отвечал я ему, — учусь на дневном отделении юридического факультета Московского университета и за Мясокомбинат поигрываю». А Эпштейн: «Давай ко мне, в Воскресенск. Я там сейчас принял футбольную команду, будем играть на первенство России». — «Так ведь, Николай Семёнович, я на дневном отделении учусь, трудновато как–то». — «Ну и что, — с оптимизмом откликнулся Эпштейн. — Чего бояться. Это ж не первенство Союза, никаких особых разъездов, в свободное время будешь заниматься».

Словом, уговорил, да еще спросил, нет ли кого из толковых ребят под рукой. Как не быть, отвечаю. Вот Толя Савин, он в основном составе ЦСКА выступал, в «Химике» московском играл.

«Мы, — продолжил Эпштейн, — играем у себя дома 13 мая с ЦДКА, командой, которую расформировали после Олимпиады 1952 года. Я их к нам в гости в Воскресенск пригласил на товарищескую встречу. Так что давай, подъезжай, сыграешь за нас…»

Мне тогда было 23 года, Толику и того меньше, и мы, конечно, с огромным энтузиазмом отправились в Воскресенск. Приезжаем, а там — столпотворение вавилонское, яблоку буквально негде упасть. Там тогда только–только начали строить Дом культуры, в центре, около стадиона, забор там был деревянный, на нем пацаны расселись, так во время игры он рухнул. А надо сказать, что за ЦДКА играла почти половина состава знаменитой «команды лейтенантов»: Демин, Гринин. Играл, кстати, за них в защите и Коля Сологубов, он, надо заметить, прилично в футбол играл. И хотя мы проиграли 0:2, нас с Толей в «Химике» оставили, понравилась наша игра. И вот я сейчас, спустя полвека, думаю: а ведь какой мудрый и смелый шаг со стороны Семёныча был — пригласить разогнанную команду в Воскресенск в 1953 году! Хоть Сталин уже умер, а все же… Это был даже не жест смелости, это было отражение гражданской позиции Эпштейна: времена должны меняться, люди были обижены незаслуженно, надо снять с них клеймо неудачников. Это было проявление заложенного в характере Семёныча чувства справедливости. Он всегда стремился быть справедливым.

Вот такой эпизод. С Николаем Павловичем мы встретились впервые не по радостному событию: на Ваганьковском кладбище 17 апреля 2002 года отмечалось 10–летие кончины Аркадия Ивановича Чернышева. Собрались тогда многие выдающиеся хоккейные личности, почитатели футбола и хоккея, и там, к слову сказать, я впервые узнал, что Аркадий Чернышев имел звание заслуженного мастера спорта по футболу. Да, да, по футболу, а вовсе не по хоккею, как может подуматься. Там–то и познакомил меня Николай Семёнович с Родиным и мы договорились о встрече.

А встретились нескоро, лишь в конце ноября 2003 года, и поговорили по душам.

— Я считаю, — прямо сказал мне Родин, — что в нашем хоккее было три выдающихся тренера: Чернышев, Тарасов и Эпштейн. У каждого была своя схема игры, тактика своя была, свое видение хоккея. Вообще в начале нашего хоккейного пути у нас было много отличных тренеров — Егоров, Кострюков, Богинов. Но эти трое были столпами.

Интересный разговор у нас вышел. Память у Родина отменная, судьба интересная, накрепко связанная с футболом и хоккеем. Родился он в 1929 году в деревне на рязанщине. Интересно, что еще его дед был связан с ледяной, скажем так, профессией. Зимой ездил в Москву и подрабатывал на стадионах, в том числе и на Потылихе, у завода «Каучук», где был стадион и где дед заливал лед. Едва ли мог он предвидеть, что его внук через много–много лет тоже будет играть на этом поле. Отец тоже стал ездить с дедом, лед заливали для игры в русский хоккей, для конькобежцев, ну и конечно для массового катания.