Ходынка - [72]

Продолжали бежать по головам все новые люди, дети и взрослые - все оборванные, все без шапок, а одна баба, совсем голая, трясла кроваво-синими мясами и ревела, прижимая к уху руку, а ноги ее были нечисты, как у коровы, вечером пригнанной с луга.

Снова толпа вознеслась к небу, и Филя увидел, что и с другой стороны о буфеты бьется толпа, и туда тоже летят узелки, и там тоже свалка.

Толпа, видевшая только буфеты, продолжала напирать. Сзади, со стороны Москвы, доносился бодрый рев, а возле буфетов люди находили страшную смерть, и их крики были предсмертными.

Отсюда, сверху, Филя хорошо видел, как толпа разделялась на эти две части - сзади исстрадавшиеся, истомленные ожиданием люди даже не пытались сдержать напор и радовались предстоявшему освобождению из страшного плена. Впереди же, у самых буфетов люди умоляли пощадить их, они уже видели места, в которых им суждено было погибнуть, и видели, как они погибнут, они противились напору задних рядов как могли, но не могли ничего, совсем ничего.

Новые, почти белые стены буфетов покрывали кровавые мазки, кое-где люди пытались отрывать свежеоструганные доски, чтобы попасть внутрь, но все было тщетно. Редким счастливцам удавалось вскарабкаться на крыши, и они как в воду ныряли внутрь. Других рвало на части - толпа, качавшаяся из стороны в сторону, терлась об острые углы буфетов как о пилу. Людей, вдавленных в глухие воронки между углами, давили так, что только струи крови вылетали оттуда вместе с мозгами и кишками. Тех же, кого толпа провела по остриям, краями досок рвало на части - над толпой то и дело летали руки и ноги. Бесчувственные - или мертвые? - люди то и дело взлетали в проходах, где встречались и бились друг о друга две толпы. Те же, кому посчастливилось попасть в проходы, хватали узелки, швыряли внутрь буфетов сайки, вылетали на гулянье и падали там без чувств.

Ноги Филе сдавили так, что никаких возможностей выбраться наверх у него не было. Оставалось одно: воспользоваться последней возможностью, схватиться за края крыши, если к тому моменту ее еще не разнесут в щепы, и попробовать подняться наверх.

Уже не раз Филя готовился к тому, что толпа поднесет его к проходу, либо размажет о стены или разорвет об углы буфетов - и каждый раз, когда то или другое подступало, толпу вдруг заносило в сторону, и Филя оказывался в стороне от места, к которому он уже прицелился. Уже в какой-то сажени от него люди упирались руками в скользкие от крови стены, кричали при виде останков раздавленных прежде, и Филя уже жалел, что час или два назад судьба вознесла его над толпой так высоко и он всё это видел.

Вдруг толпа снова поднялась - но это было уже за спиной Фили. Его понесло прямо к углу с насаженными на него кровавыми лохмотьями, и Филя, уже в сотый раз прочитавший "Отче наш", закрыл глаза и приготовился. Вдруг он почувствовал, что летит. Он открыл глаза и ударился о землю. Филя поднял голову и увидел, что лежит саженях в десяти от прохода. Тут же его схватили за ноги и потащили прочь. Филя успел разглядеть солдата с каменным лицом, который молча тащил его за ноги. Он доволок его до решетчатой стены буфета, от которой несколько человек отрывали доски и рейки, чтобы забраться внутрь, за оранжевыми узелками, и тут бросил. Филя попробовал приподняться, но лишился чувств.

Очнулся он от того, что ему в рот лили холодное пиво. Филя приподнялся. С груди его на землю посыпались медные монеты.

- Это тебе, паря, народ на похороны собрал - объяснил мужик, сидевший над ним.

Мужик перестал лить пиво Филе на лицо и сам приложился к новенькой кружке. Допив до дна, он вытряхнул последние капли в ладонь, растер их по лицу и добавил:

- А насчет билетов лотерейных, видать, сбрехали.

Неподалеку дрались два парня - один с непокрытой головой, другой в шапке с павлиньим пером. У обоих уже в кровь были разбиты лица. Парни отнимали друг у друга новые красные шаровары. Наконец, каждый вцепился в свою штанину, шаровары затрещали и парни разлетелись в разные стороны - каждый со своей добычей. Щеголь, ослепленный съехавшей на глаза шапкой, с разбега врезался в стену буфета и по ней сполз на землю. Простоволосый вырвал из рук бесчувственного противника вторую штанину и, перепрыгивая через разложенные на гулянье тела, убежал.

Истошно, как от щекотки, вопили снятые с мачт призовые гармоники - их тоже делили.

* * *

Раздача гостинцев закончилась в течение каких-то двадцати минут. Заветные узелки не получила и третья часть гостей. Проклиная всё и вся, люди бросились к пивным сараям и, не обращая внимания на полицию, все утро просидевшую там, внутри, принялись выкатывать бочки и разбивать их чем попало. Кого-то мучило похмелье, кому-то страстно хотелось выпить пива, именно пива! Большинство же людей умирало от жажды. Пиво выпили так же быстро, как разобрали узелки, и те, кто кружек так и не получили, черпали пиво ладонями, шапками, сапогами, а иные опускали в пиво головы и пили так. Там, где разбивали бочки, остались целые лужи пива, и самые обделенные ложились на землю у краев луж и пили из луж.

Покончив с пивом, разбрелось по гулянью. Вскоре во всех театрах начались представления. Гремела музыка, потешные деды забавляли народ, люди бегали взапуски и катались на каруселях. Канатоходцы исполняли обещанные номера, в театре Дурова животные передразнивали повадки, манеры и навыки людей.