Ход Снежной королевы - [91]

2. То, что произошло в комнате Амалии 30 декабря 1884 года

«Тин, тин, тин…» – шепчут часы.

«Крак, крак…» – воркуют в камине поленья.

За окнами воет ветер, и в его вой вплетается хриплое карканье ворона. Не к добру это, не к добру!

Тень ползет по ковру к Амалии, которая дремлет в кресле. Вздрогнув, она открывает глаза. Перед ней стоит Фредерик Массильон.

– Что Люсьен? – напряженным голосом спрашивает она.

– С ним брат, – отвечает актер. – Только что пришел доктор.

– Виньере сказал что-нибудь?

– Ничего.

Массильон валится на оттоманку. Его плечи опадают. Видно, что он смертельно устал. Приподнявшись в кресле, Амалия бросает взгляд на часы.

– Уже полдень, – безнадежным тоном произносит актер. – Может быть, вам принести что-нибудь поесть?

– Спасибо, – отвечает Амалия, – но что-то не хочется.

Сделав над собой усилие, она встает и идет в соседнюю комнату. Люсьен лежит на постели с закрытыми глазами, доктор Виньере осматривает его рану. Гийом стоит тут же, закусив губы. Лицо у мальчика – совсем синее, и Амалии даже не надо глядеть на доктора Виньере, чтобы понять, что надежды почти нет. Тем не менее она спрашивает:

– Как он?

Доктор бросает на нее хмурый взгляд.

– Плох. Но он борется. – Медик колеблется, прежде чем произнести следующую фразу: – Полагаю, если он продержался столько часов после ранения, то это все же положительный признак. Больше всего я боялся, что он не переживет операцию.

– Значит, он не умрет? – вырывается у Гийома. – Он будет жить?

– Я не знаю, – шепчет Виньере. В его глазах застыла тревога. – Не знаю. Поймите, я ничего не могу обещать. Я делаю все, что могу, но боюсь… – Он собирается с духом. – Боюсь, что этого все же мало.

Амалия садится в кресло возле изголовья мальчика и берет его за руку. Та мягкая, холодная и безвольная. У запястья неровной ниточкой бьется пульс, и, поймав его, Амалия немного успокаивается.

– Вы же все утро сидели с ним, – тихо говорит Гийом. – Вам надо отдохнуть. Хоть немного.

– Нет, – отрезает Амалия. И повторяет: – Нет.

Стрелки ползут по циферблату. Час. Четверть третьего. Без пяти пять. Люсьен весь в поту, он мечется и бредит. Повязка на его щуплом тельце намокла от крови. Рядом с Амалией Фредерик сменил Гийома. Вновь приходит Виньере. Время от времени в комнату заглядывают остальные обитатели замка – Эдмонда Бретель, Матильда, Ланглуа, Арман Лефер. Из соседней комнаты раздается стон. Встревожившись, Амалия выходит туда. Нет, все в порядке, просто у Гийома очередной приступ головной боли. Бедный Гийом! В любую минуту коварная опухоль может убить его. Жизнь Люсьена по-прежнему висит на волоске, как и жизнь их матери. Словно какой-то рок обрушился на эту семью…

– Как вы, Гийом? Может быть, сказать доктору, чтобы он дал вам лекарство?

– Нет, – бормочет Гийом, через силу пытаясь улыбнуться, – не надо… Вы знаете, как только вы вошли, мне сразу же стало легче. И голова почти не болит…

Амалия понимает, что он говорит неправду, но не настаивает и возвращается к Люсьену. Она садится в кресло, и тут что-то твердое впивается ей в бок. Поморщившись, она сует руку в карман и обнаруживает в нем хрустальный пузырек с переливающейся зеленоватой жидкостью, про который совсем успела забыть.

– А, абсент! – оживляется Фредерик. – Что же все-таки тут за снадобье такое, как вы думаете?

– Не знаю, – коротко отвечает Амалия, пряча пузырек. – И, по правде говоря, не это волнует меня сейчас.

Фредерик не осмеливается ей возражать. Стрелки возобновляют свой бег по циферблату. В комнату заглядывает мрачный учитель фехтования.

– Как он?

– Без изменений.

Арман колеблется, и, угадав причину его колебаний, Амалия спрашивает:

– Может быть, вы хотите что-то сказать мне, месье Лефер?

Учитель бледно улыбается.

– Я… И да, и нет. – Он говорит, делая большие паузы. – Не знаю, насколько это важно, но… Может быть, вы сочтете меня фантазером…

– Говорите, Лефер, – спокойно приказывает Амалия.

И Арман, волнуясь, рассказывает о том, что его рука каким-то чудесным образом восстановилась после падения. Конечно, он не вправе в нынешней ситуации тревожить мадам Дюпон подобными пустяками, но…

– Просто очень уж это странно, – тихо заканчивает он.

– Да, странно, – поразмыслив, говорит Амалия. – Конечно, стоит принять во внимание, что в подземелье было темно и что вы могли ошибиться… – Внезапно она вспоминает, что сама, своими глазами видела у Лефера глубокую рану. – Знаете что, Арман… Покажите-ка мне свою руку…

И учитель, кивнув, засучивает рукав. Ни царапины. Ни синяка. Ни малейших следов ушиба…

– Чудеса! – замечает Массильон, только чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Да, чудеса, – рассеянно говорит Амалия. – Спасибо, Арман. Можете идти.

Он уходит. Часы не то кряхтят, не то кашляют семь раз. Уже вечер. Амалия ставит локти на подлокотники и потирает пальцами виски. Полузакрыв глаза, она думает…

Подземельный зал лабиринта… Потайная комната над ним… Четверо рыцарей, которые убили друг друга из-за хрустального флакона… Четыре тела, казавшиеся живыми и вдруг рассыпавшиеся в прах… У Гийома свои странности, говорила Матильда, он любил лежать на кровати в одном и том же месте… Исчезнувшая рана у Лефера… Почему? С какой стати? «Как только вы вошли, мне сразу же стало легче», – сказал Гийом. За несколько часов до этого она вышла из комнаты, и он сразу же потерял сознание… Едва он приехал в замок и обосновался в потайной комнате, ему сделалось лучше, хотя все вокруг были уверены, что дни его сочтены… И маленький Люсьен, который из последних сил борется за свою жизнь… Подземелье… «То, что дороже золота и всех благ земных…» Философский камень… металлическая пуговица Лефера, так и оставшаяся металлической… Что дороже золота? Что? Что? Неужели?..