Ход конем - [113]

– А проводница? – обиделся за русскую девушку Подкопин.

– Не рви мне сердце, товарищ Алёша, – взмолился югослав. – Но я взял её расписание и постараюсь подгадать под него своё возвращение. Кто знает, может быть, это моя судьба.

– Всё может быть, – согласился бывший полковой разведчик.

* * *

Сирень в мае сорок четвёртого на Гоголевском бульваре цвела особенно пышно. Алексей Иннокентьевич любовался ею из окна своего кабинета в здании Верховного штаба. От созерцания его оторвал адъютант.

– Верховный на связи! – доложил капитан.

Генерал Антонов схватил трубку и невольно опустился в своё рабочее кресло. Он не был активным лизоблюдом, интриговал в меру, но любое общение с Хозяином всё равно заставляло его собраться и внутренне и внешне – даже во время телефонного разговора он невольно втягивал наметившийся животик и распрямлял спину. Подспудно старался выглядеть молодцевато. По стойке смирно вытягивался только во время личного доклада, как того требовал устав. Он не боялся Сталина, но было в кремлёвском горце что-то магическое. Хотел ты этого, не хотел, но он всегда подчинял себе. Генсек любил, чтобы перед ним трепетали, но тех, кто не трясся под его взглядом, генсек уважал. Однако таких на всю страну были единицы.

– Слушаю, товарищ Сталин! – собранно произнёс генерал и через паузу вопроса начал, ненавидя себя за это, достаточно торопливо оправдываться: – Иосиф Виссарионович, к сожалению, до сих пор достоверная информация с места событий поступает крайне скудно и требует тщательной перепроверки, чем мы сейчас и занимаемся. Слишком много дезинформации и просто панических слухов. – Окончив фразу, генерал слушал то, что ему говорил Сталин. После паузы он продолжил: – Наша разведка не молчит, но она пока располагает слишком общими сведениями. Известно о том, что высадился хорошо вооружённый и подготовленный немецкий десант в количестве тысячи четырёхсот единиц. В высадке принимало участие большое количество авиационной техники – транспортные самолёты, до сорока единиц, и десантные планеры, до тридцати единиц. Наземные части вермахта стягивают на себя достаточно крупные силы партизан, сковывая их и не давая развернуться и нанести удар по десантникам, действующим практически в самом центре освобождённого партизанами района. Тито вместе с отрядом охраны покинул расположение пещер, где раньше укрывался Верховный штаб. Им удалось оторваться от противника, но куда он направились, нам пока не известно. Повсеместно идут бои местного значения. Более точной информации на данный момент пока нет. – Антонов снова стал слушать, что ему говорил Верховный. Когда Сталин закончил фразу, Антонов уже более уверенно ответил: – О первой же достоверной информации доложу лично.

Положив трубку на аппарат, он выдохнул и поднял трубку другого аппарата.

– Второе управление, первый отдел, – отрывисто бросил генерал. Когда произошло соединение, Алексей Иннокентьевич прошипел: – Майор, я из тебя кишки выпущу, ты у меня в штрафбате сгниёшь. Не знаю как, но организуй мне бесперебойное поступление сведений из Югославии. Понятно излагаю? Тогда выполняй… те!

Бросив трубку на аппарат, он резко развернулся к окну, с подоконника которого поспешно взлетел сизый голубь.

– А вот это ты правильно сделал – зашибу! – удовлетворённо сказал Антонов, обращаясь к птице. Адъютант, услышав это фразу в узкую щель приоткрытой двери, решил, что ему лучше появиться с чаем минут через десять, когда генерала немного отпустит. Ничего срочного нет, так что можно переждать немножко у себя в приёмной. И бесшумно прикрыл дверь.

* * *

Носилки с Црневичем опустили на землю. Он лежал, задрав подбородок к небу. Острый нос, колючий подбородок и большой кадык на небритой шее, как непокорённые горные вершины, придавали этой картине ощущение мрачной необратимости. К носилкам подвели врача из Прекажи, который оперировал немецкого десантника. Он присел на корточки перед партизаном, откинул окровавленную тряпку, приподнял руки и взглянул на рану. Секундный осмотр дал деревенскому эскулапу точное представление о состоянии больного. Он прикоснулся к краю раны, появился пузырёк. Сельский фельдшер опустил руки Драгана, на всякий случай приложив пальцы к сонной артерии, тяжело вздохнул и натянул на лицо тряпку, укрывавшую партизана.

– Покойся с миром! Это всё, что я могу для тебя сделать, – с горечью произнёс деревенский фельдшер.

Подкопин стащил с головы пилотку и перевёл его слова Прокопенко.

– Вот даже как? – каким-то своим мыслям удивился капитан.

– Ранение в живот, как следствие – газовая гангрена, – печально сказал прекажский врачеватель. – Нужны условия, инструменты, ассистент. И то исход неясен. Вот прошлой ночью я оперировал немецкого десантника, так у того было всего лишь ранение плеча. А из инструментария – бинт, шнапс и прокалённый на огне десантный нож.

– Так ты что, гнида! Фашистский прихвостень? – взорвался побагровевший Прокопенко, услышав перевод. – Им помогаешь, солдата спасаешь, а нашего героя вылечить не можешь?

Врач недоуменно глянул на Алексея. Капитан выхватил из кобуры пистолет и заорал:

– А вот я сейчас тебя пристрелю, и это единственное, что я могу для тебя сделать!