Ход конем - [11]

– Очень плохо, – начал читать мораль Сонин, – у хорошего бойца на это всегда есть время, он должен постоянно думать о том, как он выглядит. У него должно быть в крови пристрастие к порядку и опрятному виду. Солдаты доблестной Красной армии, а выглядите, как цыгане на ярмарке. Получается, товарищ лейтенант, что если не на передовой, то можно слабину дать? Это как же вы в разведку ходите?

– Нормально ходим, товарищ капитан, – слабо огрызнулся лейтенант, – языков добываем, хлеб свой фронтовой не зазря едим.

– А на что это вы, товарищ Самохин, намекаете? – мгновенно окрысившись, спросил энкавэдэшник.

– Я, товарищ капитан, хлопец крестьянский, академиев не кончал, говорю без намёков. Моё дело воевать, а не каверзами заниматься. Вы, товарищ капитан, лучше к нам на передовую заглядывайте. Там и посмотрите, как мы под пулями и снарядами воюем. Как за линию фронта ходим, какие ценные сведения для армии добываем! Родина зря ордена не раздаёт.

– Я тоже не на курорте нахожусь! – взъярился Сонин. – Как ты со старшим по званию разговариваешь?! Дерзишь? Смотри, в штрафбате иную песню затянешь! Могу путёвку оформить. Хочешь, лейтенант?

– Никак нет, товарищ капитан!

– Вот то-то. Оправиться всем!

Разведчики быстро затянулись и застегнулись на все пуговицы и крючочки.

– Так-то лучше будет, – заключил Сонин. – Смирно!

Шеренга во главе с лейтенантом застыла неподвижно.

– Ещё раз увижу, что без нужды ошиваетесь в расположении штаба, гарнизонной гауптвахты вам не избежать. А теперь – налево! К себе в расположение, бегом марш!

Развернувшись, разведчики строем пошли от штаба.

– Я кому сказал – бегом?

– Вот сука! – тихо заметил Подкопин.

– И ведь не отвяжется. Это ему слаще мёда и крендельков, – едва слышно процедил Самохин. И уже во весь голос подал команду: – За мной, бегом! Марш!

Завернув за угол клуба, солдаты продолжили вынужденный кросс.

– Прямо как с салагами в учебке, – пузырился от злобы Самохин.

Пока они бежали по улице, им в спину из-за угла здания смотрело улыбающееся лицо Сонина.

– Это он из-за наших орденов, – уверенно определил Илья.

– Да дались ему наши ордена! Всё ищет, вынюхивает, лишь бы галочку себе поставить. Хотя… Ему ж такого не заслужить! Расстраивается человек, вот и лает, как пёс шелудивый, – подвёл итог Самохин.

– Зря пса обидели, – заступился за собак Алексей. – Он сторож, работничек, а этот… шакал. А шакал рано или поздно всегда предаст и человека, и волка. И не из страха, а так – из душевной подлости. Однако ордена обмывать надо! – стремясь уйти от неприятной темы, начал подводить философскую базу Подкопин.

– О! Вот за что люблю тебя, Леонидыч, так это за краткость изложения и образность мышления. Ларочкин, дуй за спиртом, а мы тем временем полянку обустроим.

– Есть дуть за спиртом! – несказанно обрадовавшись, заулыбался Ларочкин. И пулей сорвался с места.

Наблюдая за тем, как мчится по улице его солдат, Самохин обнял себя под грудью одной рукой, а второй сгрёб в кулак подбородок и философски-меланхолично заметил:

– По резвости бега армейского низового звена могу предположить, что все-таки у нашего рядового есть карьерная перспектива. По ширине шага ему определённо светят офицерские погоны.

– Ошибаешься, командир. Таким аллюром он и до генеральских добежит, а вот для маршальских – ногу ставит без излишнего пиетету и живот пока ещё маловат, – романтично подхватил командирское умозаключение Алексей.

– Как росомаха бежит, – по-охотничьи заметил необычно словоохотливый в этот день Николаев.

И разведчики, вполне довольные собой, засмеялись.

Вечером, уже после того как ордена неоднократно обмыли и основные герои забылись сном, Бодьма застал Алексея за странным делом. Он сидел на корточках перед маленьким костёрчиком и плавил в крышке солдатского котелка сахар.

– А так не можешь? – поинтересовался бурят.

– Леденцы с детства люблю. Пару раз батя приносил. С той поры их я и недоел.

– А я сахар так люблю. В тайге ножом наколешь полкружки и кипятком, – закатил зрачки и погрузился в нирвану воспоминаний охотник.

Потом неторопливо достал кисет, молча протянул Алексею, но тот отказался. Сахар расплавился, запузырился и когда из янтарного стал коричневатым, Алексей снял крышку с огня, чуть-чуть подождал и вылил сахар в две огромные солдатские ложки. Когда сахар застыл, стал ножиком потихоньку скоблить сахарные овалы, слизывая с лезвия сахарную стружку. Бодьма, внимательно следивший за операциями, вытащил свой охотничий нож и стал что-то выстругивать из большой щепки.

– Шибко нравится, однако, – сказал он Алексею, протягивая готовую, идеально круглую палочку для леденца.

* * *

Был тот редкий и непредсказуемый блаженный момент тишины, когда в комнату связистов никто не совался, ничего не требовал и не просил. Этим он и был прекрасен. Катюша, воспользовавшись моментом, приводила в порядок причёску. Как тут волосам не растрепаться, когда с самого начала смены всё бурлило, кипело.

В комнату связистов с загадочным лицом, сверкая серыми огромными глазищами под белой натуральной чёлкой, просочилась Лиза Сотникова. С этой девушкой Катя достаточно быстро сблизилась, они часто оказывались в одной смене, поэтому многое уже понимали без слов. К достоинствам Лизы относилось то, что при известной доле любопытства она была не болтлива. Да и чувством юмора бог девушку не обделил.