Ход черной королевы - [72]

Быстро одевшись, Кудрин вышел из своей квартиры, подставляя лицо морозному воздуху, который с каждым шагом вытряхивал из его головы ненавистную алкогольную дурь.

На работе его встретил дежурный офицер и передал пакет с документами, доставленный рано утром из райотдела. Из заключения эксперта следовало, что никаких особых следов обнаружено не было, а на ноже действительно была кровь, соответствующая группе крови потерпевшей. Однозначно было указано, что именно этим ножом была убита Баулина.

В кабинете с утра присутствовал один Ерихин, остальные сотрудники разошлись по своим делам.

— Лев Алексеевич, хочу посоветоваться, — тихо проговорил Кудрин.

— Ты что такой тихий, наверное, после вчерашнего употребления спиртного? — с улыбкой спросил Ерихин.

— Да было немного, — проговорил Женя, — вчера на Варшавском шоссе в подъезде дома была убита ударом ножа гражданка Баулина. Кинолог обнаружил нож в кустах около дома, а эксперт-криминалист в своем заключении прямо указал, что она была убита именно этим самым ножом. И кровь на ноже соответствовала группе крови потерпевшей.

С этими словами Женя достал из пакета нож и передал его Ерихину.

— Исходя из того, — сказал он, — что ты, Лев Алексеевич, более десяти лет работаешь в уголовном розыске, может быть, встречался на твоем пути умелец, который мог сработать этот нож.

Ерихин медленно покрутил его в руках и внимательно стал рассматривать рукоятку, а потом произнес:

— Встречал я лет пять тому назад одного слесаря, который делал такие игрушки. Конструкция прямой формы, рукоятка сделана под руку с расширением из твердой породы древесины, скорее всего, из березы, и пропитана пчелиным воском, — проговорил Лев Алексеевич.

— А при чем тут пчелиный воск? — спросил Женя.

— Для придания рукоятке особой прочности, чтобы нож не выскальзывал из руки, — ответил Ерихин, — между рукояткой и лезвием латунное кольцо, и это уже кое-что.

— И что это значит? — проговорил Кудрин.

— А это отличительный почерк мастера, то есть его визитная карточка, — с улыбкой ответил Ерихин, — я помню одного слесаря, который делал такие ножи с характерным латунным кольцом. Лет пять назад он чуть не сел в тюрьму из-за своих изделий, но я тогда ему помог, и он отделался условным сроком. У этого мужика тогда просто украли финку, которая позже засветилась при совершении преступления.

— Вот что, Женя, — сказал Ерихин, — мне надо на часок отъехать по делам, а потом мы с тобой прогуляемся к Нагатинской улице и зайдем в слесарную мастерскую, где в то время работал Данила-мастер, который делал такие ножи.

— Что, его действительно зовут Данилой-мастером? — спросил Кудрин.

— Да, именно Данила Лавров, но только работал тогда он не по камню, а по металлу, — улыбнувшись, ответил Ерихин.

С этими словами Лев Алексеевич вышел из кабинета, а Женя уставился в окно, за которым падали первые осенние снежинки.

«Со снегом сразу стало вокруг красиво, — подумал он, — побелели тротуары, и природа преобразилась: деревья покрылись снежным одеялом, и крыши домов похорошели».

Женя радовался, когда крупные снежинки, словно перышки, опускались на раскидистые кроны деревьев.

— А ведь каждая снежинка — это произведение искусства, — продолжал философствовать он, — двух-то одинаковых, как и папиллярных узоров, не бывает. Однако, в отличие от человеческих пальцев, снежинки имеют причудливую форму и бывают очень изящными».

Женя размяк, на душе стало радостно и даже в некоторой степени нереально, словно в ожившей детской сказке. Он задремал, и его привела в рабочее состояние с шумом открывшаяся дверь.

— Мы можем идти, — сказал вошедший в кабинет Ерихин.

Через несколько минут они быстрым шагом направились в сторону Нагатинской улицы. Подойдя к автокомбинату, минуя входные ворота, они направились к небольшому ангару, стоящему с тыльной стороны здания.

— Не подскажете, как найти Данилу-мастера? — обратился Ерихин к человеку в спецовке, выходящему из ангара.

— Да там он, за своим верстаком работает, — сказал тот, показывая пальцем на левую сторону ангара.

Они вошли в ангар и пошли вдоль стоящих слесарных и токарных станков. В глубине увидели пожилого седоволосого человека, точившего в зажатых тисках металлическую пластину.

— Привет тебе, Данила Лавров, — сказал Ерихин, обращаясь к нему.

— А, Лев Алексеевич собственной персоной, — ответил Данила, — давно не виделись, что привело вас к скромному работнику…

— Ножа и топора, — перебил его Лев Алексеевич.

— Да будет вам, все в прошлом, годы берут свое, — сказал Лавров.

Кудрин достал из портфеля нож и передал его Ерихину.

— А это чья работа? — спросил он у Данилы.

— Не знаю, — ответил Лавров, мельком посмотрев на нож.

— Ох, Данила, сам сказал, что годы берут свое, а брешешь, как сивый мерин, — улыбнувшись, проговорил Ерихин, — забываешь про добро.

— Нет, не забываю, — пробурчал Данила.

— Я же узнал твою метку на ноже, — продолжал Лев Алексеевич, — ты по старой памяти поведай, кому сработал нож?

— Прости, бес попутал, — пробормотал Лавров, — весной ко мне подкатил Хилый и попросил сделать для него настоящую финку. Я сделал и передал нож ему; он мне тогда хорошо заплатил, а у меня здесь заработок небольшой, поэтому и согласился.