Ход черной королевы - [62]

— Заходите, пожалуйста.

В кабинет буквально вкатился толстый грузин с портфелем в руках и предъявил свой паспорт.

— Проходите, товарищ Папишвили Томаз Николаевич, присаживайтесь, — сказал Кудрин вошедшему и отдал ему паспорт.

— По какому поводу вы меня вызвали? — спросил тот, вытирая платком пот со лба.

— Вчера вечером в своей квартире был убит работник вашей мастерской Полетов Борис Иванович, — медленно проговорил Женя.

— Да вы что? Не может быть, он же мухи не обидит, — запричитал Папишвили, — Борис Иванович наш самый опытный и старейший мастер.

— Расскажите мне о нем, — попросил Кудрин.

— Он ученик самого Ивана Дмитриевича Никитина — лучшего мастера Бронницкого ювелирного завода, — горячо говорил Папишвили, размахивая платком, — который, в свою очередь, обучался ювелирному делу на Московской фабрике фирмы Карла Фаберже и работал там мастером-цепочником по производству колье и украшений. Такие украшения по рисункам художников завода выполняли самые опытные ювелиры-виртуозы! Их имена известны специалистам и коллекционерам. Одним из таких мастеров и является наш Борис Иванович, и после женитьбы на москвичке он перешел на работу в нашу ювелирную мастерскую. Он же мухи не обидит, — опять зачем-то повторил Папишвили.

— А какой он был в быту человек? — поинтересовался Кудрин.

— Очень тихий и скромный, — ответил Папишвили, — жена у него умерла лет пять назад, и он больше не женился. Говорили, что он в последнее время встречался с какой-то девушкой, но я лично ее не видел. А мастер он — от бога, у него настоящий дар художника, и такие украшения делает, что дух захватывает! На всех выставках и конкурсах он неизменно занимает первые места.

— Я себе плохо представляю работу ювелира, — сказал Кудрин.

— Романтичной нашу профессию назвать сложно, — задумчиво проговорил Томаз Николаевич, — день за днем одна и та же монотонная работа: шлифовка, восковка, пайка, доводка до глянца. И это ежедневно со скукоженной спиной, когда пальцы рук содраны абразивными «шкурками», и тело насквозь пропитано «ароматом» обезжиривателей и кислот.

— Что вы еще можете рассказать о нем? — спросил Кудрин.

— Да больше ничего, за исключением того, что Борис Иванович вчера на работе не был, он взял отгул, — ответил Папишвили.

Записав его показания, Женя попросил расписаться и поставить дату.

Когда заведующий ювелирной мастерской ушел, Кудрин взял присланные из райотдела документы и пошел к Николаеву.

Он доложил начальнику об алиби Ручкина и крахе его версии, а также о беседе с Папишвили. Затем положил на стол документы, присланные из райотдела. Павел Иванович все внимательно прочитал, а потом загадочно спросил, глядя Жене в глаза:

— Ты уже сформулировал новую версию?

— Судя по заключению эксперта-криминалиста, от человека, ранее судимого за кражу, можно ожидать всего. Тем более, что его пальчики «засветились» на месте происшествия. И умысел четко вырисовывается — поживиться у богатого человека. Открыв дверь квартиры отмычкой, Наумов увидел, что хозяин квартиры был дома, и, чтобы замести следы кражи, пришлось его убить.

— Давай будем придерживаться этой версии, — сказал Николаев, — а сейчас срочно займись установкой этого Наумова. Я думаю, что если адрес места жительства есть, не составит большого труда задержать его и доставить в отделение милиции. Сейчас уже поздно, а завтра с утра займись этим человеком.

Женя воодушевленным вышел из кабинета начальника, он чувствовал прилив новых сил, способным решить поставленную задачу.

— Вот она, самая правильная версия, — думал он, — все сходится в логическом осмыслении события этого преступления и становится на свои места.

С воодушевлением и на эмоциональном подъеме он пришел к себе в кабинет. Там уже никого не было, и Женя, присев на стул, понял, что очень устал сегодня. День близился к своему завершению, и, устало опершись на согнутую ладонь руки, он посмотрел в окно. Его мажорное настроение постепенно менялось на минорные оттенки.

Солнце уже скрылось за домами, и его последние отблески были похожи на всплески лампочки карманного фонаря, у которого заканчивался ресурс батарейки.

«В этот момент, — думал Женя, — тяжелый зной летнего дня медленно убегает прочь, и все как будто замирает. И природа в закате солнца преображается, словно готовится к ночному отдыху, да и я сам меняюсь, и от этого появилась некая досада: опять сегодня ничего не ел, супчику бы сейчас! Да, — продолжал философствовать Кудрин, — на голодный желудок плохо думается, зато хорошо мечтается».

Женя закрыл глаза, и в этот момент в голове опять возник образ бритоголового мужчины с ножом в руке.

«Чертовщина какая-то меня сегодня преследует с самого утра, — подумал он, — надо же, впервые такой сон приснился, к чему бы это?»

С этими минорными мыслями Кудрин спрятал документы в сейф и направился к выходу из отделения милиции.

Утром следующего дня, приехав на работу, Женя первым делом поинтересовался у Ерихи-на насчет Наумова, ранее судимого за кражу. Тот вспомнил про такого человека и перенаправил к Сенину, на территории которого проживал Наумов. Женя позвонил участковому инспектору, и они договорились встретиться через час в пункте охраны правопорядка на Нагатинской улице. Женю буквально распирало от того, что он вот-вот ухватит свою жар-птицу. Ноги быстро несли его на встречу с Сениным, и Кудрин мысленно себе представлял, как будет задерживать Наумова и как тот признается в совершении убийства Полетова.