Хочу женщину в Ницце - [79]

Алехан присел на кровати и надел рубашку, что подавал ему слуга. Корилла тоже встала, набросив на плечи шелковый халат с чужого плеча, и без графской подсказки принесла ему трость с золотым набалдашником, украшенную драгоценными каменьями. Та была так высока, что почти доставала поэтессе до плеча.

– Посмотри, Алексей, твоя трость мне в костыль инвалидный годится, интересно, какой она длины?

– Коли трость эта русскими мастерами изготовлена, могу сказать тебе точно – в ней, как есть, один аршин и одиннадцать вершков, а, по-вашему, один метр сорок сантиметров будет.

Корилла так и стояла перед графом нагая, грациозно расставив стройные ноги подобно греческой богине, опершись одной рукой о трость, словно о копьё, а другую держа на бедре. Просторный халат прикрывал лишь ее округлые смуглые плечи. Граф Орлов восторженно улыбался, искренне любуясь прекрасным телом беззастенчивой итальянки:

– Не зря, видать, тебя Кориллой Олимпийской нарекли! Эх, жаль, я не поэт, да и картины писать не сподобил меня Создатель, посему просить позировать тебя не смею, так что халат все же застегни! Не искушай покамест.

– Зато в других делах преуспел! Мужское дело знаешь хорошо, тут Европа в слухах своих права, – Корилла и впрямь была в хорошем расположении духа и совету графа последовала, затянув пояс на талии. – Ты бы лучше, голубь мой, не сорочку спешил надевать, или впрямь боишься простудиться? – она громко засмеялась.

Орлов на шутки не поддавался и оставался спокойным, кряхтя, переодевая панталоны:

– Ладно, отдавай трость и говори, что хочешь спросить, а то вижу, что глаза твои хитрость бабью таят, – Орлов готов был терпеть ее стервозный характер и прощал ей этот грех за то, что её стервозность была не злобной, а временами даже милой. Во всяком случае, за время недолгого знакомства с ней ему никогда не было скучно, что для него было, пожалуй, самым главным.

– Что-то я не заметила, чтобы ты в глаза мне сейчас смотрел. Всё как-то в другие места норовишь заглянуть.

Поэтесса снова засмеялась, заложив ладони за пояс и выставляя круглое колено. Орлов фыркнул себе под нос и нетерпеливо изрек:

– Ну, не тяни! Во мне ты отказа знать не будешь.

Корилла протянула Алехану трость и испытующе посмотрела ему в глаза.

– Так за что же ты, граф голубчик, к простому сержанту Изотову такую любовь испытываешь? Ответь, будь любезен! Или секрет какой государственный выдать боишься?

Алехан хлопнул себя по бедрам ладонями и в сердцах сплюнул на пол.

– Приревновала ты что ли? Откуда там секрету взяться, это наше личное дело! Но тебе могу поведать, коли так уж хочешь – вижу, любишь ты, когда я душу тебе открываю. Хорошо, будь по-твоему. Только вот что тогда сделаем. Коль этот день весь целехонький я тебе обещал посвятить, то давай одеваться, да поедем-ка в Ливорно, а то хоть куда глаза глядят! Ну, сказывай, куда хочешь?

– Никуда! – дерзко бросила итальянка в лицо графу. – Опять терпеть эту тряску в карете и твои жалобы на боль в спине? Никуда ехать не хочу! Я другого желаю – весь день с тобой дома провести, в тишине. Чтобы ты и я, и больше никого!

– Выходит, весь день в духоте просидеть прикажешь.

– Да не хуже, чем в Ливорно. К тому же пока до него доберешься, сто потов сойдет. Я слушать тебя хочу, а не только видеть. А вообще я знаю, ты не любишь откровенничать ни с кем, даже со мной, хотя все время клянешься, что любишь меня и веришь мне.

– Я и сейчас готов в этом признаться!

Алехан продолжал сидеть на кровати и, взяв Кориллу за руку, властно потянул к себе, но итальянка не поддалась, а лишь недобро прошептала:

– Если так, тогда сейчас ты как на духу расскажешь мне про старика сержанта своего!

Минуту спустя поэтесса подсела к графу вплотную и, легко прикоснувшись к его щекам ладонями, нежно поцеловала в губы. Алехан издал довольный звук и, утерев губы рукавом, протяжно изрек:

– Гляжу, ты и лица моего не страшишься вовсе.

– Чего это ты вдруг заговорил об этом? Неужто кто-то дразнить тебя отважился? – насторожилась Корилла.

– Да просто, – засмеялся граф, – командор Дик мне давеча сказывал, как одна его знакомая милая англичанка уж очень желала поцеловать меня, а когда приблизилась, вся затряслась, чуть в обморок не повалилась. Хорошо, что я её тогда подхватил, но так и не прознал бы о причинах её коллапса, не скажи мне Дик, что не ведала красавица, что я уродец со шрамом.

Корилла знала привычку графа превращать всё в анекдот.

– Ладно бы ты только уродлив лицом был, да ты ещё с повадками простолюдина, у которого кафтан на груди завсегда распахнут, – Корилла опять смеялась. – Губы-то чего обтер наспех? Заразу какую заполучить боишься? Видать, несладко тебе по жизни приходится!

– Удержу в тебе нету, когда в атаку спровадишься, осади маленько. Спину, боюсь, сызнова трясти станет.

Алехан взял было в руку подушку, собираясь запустить ею в Кориллу, да передумал. Лицо поэтессы, освещенное дневным светом, было чистым и прекрасным, а от чувственных губ он не мог оторвать глаз. Однако вдруг его взгляд помрачнел. Корилла, казалось, угадала ход его мыслей:

– Я не удивлюсь тому, что императрица российская, матушка твоя сердобольная, всё о нас с тобой в деталях знает, даром что в постелю к нам сама не заглядывала, поскольку далече будет.