Хочу женщину в Ницце - [206]

К кладбищу Элла Андреевна почти бежала, и я с необычной для себя радостью наблюдал за худенькой прямой спиной, сам как будто возвращаясь в детство и представляя себя участником увлекательной игры.

Могила Иды Рубинштейн

Серая, почти провалившаяся замшелая плита на могиле не хранила на себе ожидаемые латинские буквы, прописанные в завещании Иды. Значилось полное имя знаменитой русской дивы, не оставляя никаких сомнений, что это именно то, ради чего мы прибыли сюда. Еще на плите был выбит католический крест и стояла дата: 1960.

Улыбка засветилась на лице Эллы Андреевны, и она судорожно захлопала в ладоши.

– Это наша Ида. Она приняла католичество, замаливая здесь грехи.

Я разделял ее радость, с трудом сдерживая ликующую улыбку. В тот день нам явно повезло, и груз моральных обязательств свалился с моих плеч. Успокоившись, умиротворенная Элла Андреевна переключила свое внимание с могильных плит на уникальную природу здешних мест. Я наблюдал, как аромат пряных трав средиземноморья буквально пьянил ее сознание, а виды зеленых цветущих долин, поросших апельсиновыми деревьями, приводили ее в состояние эйфории. Чудная панорама окрестных холмов и виноградников вызывала в ней неподдельный восторг.

Как будто очнувшись, она спросила:

– Денис, а почему вы не вывозите сюда из Москвы на время холодов своих стариков? Это же преступление.

– Проблема не во мне! Если моему отцу не удалось это сделать, то куда уж мне. Бабушка у нас тот еще оригинал. Убеждена в том, что Ницца – это бесовское место. Это все Булгаков. Тут еще безвременная и нелепая смерть родителей окончательно убедили ее, что отец приобрел здесь виллу на свою голову.

Элла Андреевна задумчиво молчала и вдруг, как будто что-то вспомнив, сказала:

– На первый взгляд действительно глупо, но возможно, она недалека от истины.

– Как? – я остановился и посмотрел на свою гостью совсем другими глазами. – И вы тоже заговорили об истине?

– Послушайте, Денис, не кипятитесь. Вы, похоже, забыли, что когда в 1850 году Герцена за его политические взгляды и бунтарский дух выслали из Франции, он перебрался в итальянский Пьемонт, избрав Ниццу в качестве временного прибежища, и поселился на Променад Дез Англе. Именно в это время в Москве зверски убили Луизу. Положим, это всего лишь простое совпадение, однако Герцен почему-то сразу по прибытии на Лазурный берег принялся чертить у дверей своего дома различные пентаграммы, желая огородить себя от злых духов, будто чего-то или кого-то боялся.

– Пентаграмма, – сказал я, – это всего лишь правильная пятиконечная звезда. Ее чертили на дверях своих жилищ язычники и иудеи еще с давних времен в качестве защитного символа, чтобы уберечь себя от проделок демонов и черной магии. Но зачем ему, убежденному материалисту, чертить на своем доме элементы ритуальной магии?

– Он потом сам признался в своей книге «Былое и думы», что пентаграммы, может быть, и защищают от нечистых духов, но не от нечистых людей – против них они бессильны. Действительно, через год здесь в море утонули его мать и сын, а затем через несколько месяцев при родах умерли его жена и новорожденный сын.

– Дорогая Элла Андреевна, если верить во всю эту чушь, можно сойти с ума. В дневниках отца содержится много подобных примеров, от которых жутко становится.

– А где его дневники? В Москве?

– Почему? Он все предусмотрительно перевез сюда. Я потратил несколько лет, чтобы попробовать разобраться во всем, что он припер из Москвы, заполнив кабинет и библиотеку.

– Наверное, некоторые его друзья и партнеры по бизнесу тоже поселились где-то поблизости?

– Совсем нет, – возразил я. – Почти все приобрели недвижимость в испанской Марбелье. Жизнь в этом городке несравнимо дешевле, но отцу там показалось скучно.

– Очень бы хотелось взглянуть на его кабинет, если вы, конечно, разрешите.

– Пожалуйста, но у вас остался всего лишь один день. Я думал, вам будет гораздо интересней побывать на кладбищах Рокбрюна и Ментоны, а также на русском кладбище в Ницце вместо того, чтобы копаться в отцовских бумагах.

– Значит, когда-нибудь я снова сюда приеду. Если ничего не случится, жизнь вон какая непредсказуемая.

– Отец тоже любил так говорить. Впрочем, смотрите сами.

Элла Андреевна предложила отправиться в обратный путь, снова отказавшись от ужина. «Хочет снова поскорее вернуться в отель», – заключил я. Я заметил, что она успела завести интересные знакомства среди отдыхающих. В номере у нее появились журналы на французском, которых мы в городе не покупали, а приобретать их втридорога в самом отеле она никогда бы не решилась, да и мне бы не позволила.

Выпив по чашке кофе на автобусной станции, мы отправились в путь. Солнце садилось, заливая и без того фантастические пейзажи розоватым светом.

Даже в эти первые весенние погожие дни постояльцы отеля, коих было не так уж много, после обеда предпочитали собираться возле бассейна или, если не было ветра, спускаться к морю, чтобы совершать неспешные прогулки и принимать солнечные ванны, любуясь вечерним закатом. Элла Андреевна следовала их примеру, при этом легко общалась с людьми своего возраста, переходя с беглого английского на любимый ею французский и очаровывая собеседников русской благожелательностью. Мое присутствие и лишняя опека могли только помешать ей раскрепоститься.