Хочу съесть твою поджелудочную - [45]

— Кого-то заметить, кого-то полюбить, кого-то возненавидеть; весело проводить с кем-то время и унывать, проводя с кем-то время; подержаться с кем-то за руки, с кем-то обняться, с кем-то разминуться. Это и значит жить. Когда кругом никого, ты не понимаешь, что существуешь. Я одних люблю, но других ненавижу, с одними мне весело, но другие нагоняют на меня тоску, и, по-моему, все эти отношения и доказывают, что это живу я, а не кто-то другой. У меня есть душа, потому что меня окружают люди. У меня есть тело, потому что они могут меня коснуться. Так я создана и потому сейчас живу. Пока ещё живу. Поэтому для людей есть смысл жить. Сейчас, по собственному выбору, — как мы с тобой.

Я молчал.

— Ух, какую я зажигательную речь толкнула! Я ведь в концертном зале, завожу публику?

— Нет, ты в больничной палате, живёшь со своей болезнью, — как можно резче ответил я. Она надула щёки.

Но мне было не до того, чтобы просить прощения.

—  [???]?..

Пока я слушал, мне впервые открылись мои истинные чувства по отношению к ней, запрятанные глубоко-глубоко, в самом дальнем уголке души. Обрати я на них внимание — тут же бы им отдался, и они бы заполнили моё сердце целиком, но до сих пор я их не замечал. Потому что я трус.

В них заключался ответ, который я безуспешно искал последние несколько дней, — а на самом деле постоянно.

«Я бы хотел…»

Я всеми силами не давал словам вырваться.

— На самом деле…

— О, наконец-то ты заговорил! Что, [???]?

— На самом деле ты многому меня учишь.

— Ой! Ты чего это вдруг? Мне прям неловко!

— Говорю от чистого сердца. Спасибо.

— У тебя жар?

Она приложила ладонь к моему лбу. Температура, разумеется, была нормальной, и Сакура озадаченно склонила голову набок. Как будто про жар она предположила не в переносном смысле, а в самом прямом. Мне стало смешно, и я засмеялся. Видя это, она снова поднесла ладонь ко лбу. Я снова засмеялся. И снова, и по кругу.

До чего весело! Потому что со мной она.

Сакура наконец поняла, что жара у меня нет. К счастью, я пришёл не с пустыми руками — купил ломтики ананаса и сейчас предложил их съесть.

Она расцвела от радости: в прошлое посещение она намекала, что в следующий раз не прочь полакомиться ананасом.

Мы с удовольствием принялись за еду, и тут она вздохнула:

— Ну почему мне не везёт?

— Ты о «Правде или действии»? Я и без игры готов ответить на любой твой вопрос — если, конечно, смогу.

— Не надо. Сыграли как сыграли, — наотрез отказалась она. У меня, как обычно, не было ни малейшей догадки, о чём она хотела спросить.

Мы перекусили, я объяснил ей, что нового нам поведали на дополнительных занятиях, а затем, по заведённой традиции, настал черёд для минутки восхищения фокусами.

С прошлого раза времени прошло мало, и потому она показала простой фокус с использованием магического реквизита. Я в фокусах разбирался плохо и, как всегда, искренне поразился увиденному. Мне открылась новая сторона моей души, которую я ещё недавно не замечал, и во время представления, как и во время урока, я не сводил глаз с Сакуры.

— Что ж, мне пора. А ещё я проголодался.

— Ну-у! Уже уходишь? — запротестовала она, раскачиваясь на месте, как ребёнок. Похоже, скуку от одиночного заключения в больничной палате она ненавидела ещё больше, чем я мог себе представить.

— Тебе скоро обедать. К тому же придёт Кёко, а я не хочу, чтобы меня съели.

— Бережёшь поджелудочную?

— Возможно.

Я поднялся, представляя, как меня пожирает плотоядный зверь, но задержался при звуках её голоса:

— Постой! Погоди немного. Последняя просьба.

Сакура поманила меня рукой. Не ожидая подвоха, я подошёл ближе, и она — с виду безо всякого злого умысла, или стеснения, или задней мысли, или тайного желания, или раскаяния, или чувства вины — приподнялась на кровати и обняла меня.

Ничто не предвещало такого поступка, но я не удивился. С поразительным для себя самого хладнокровием я положил подбородок ей на плечо. Как же сладко от неё пахло.

— Слушай…

— Как в прошлый раз не будет. Я тебя не разыгрываю.

— Тогда зачем?

— Да что-то в последнее время так и тянет к людскому теплу!

То, как она это сказала, придало мне некоторую уверенность.

— Знаешь, меня давно мучает один вопрос…

— Насчёт моих трёх размеров? То-то ты к груди прижался.

— Ты совсем дура?

— Ха-ха-ха!

— Мне кажется, ты какая-то чудна́я. Что-то случилось?

Обнимаясь с ней, а точнее сказать, попавшись в её объятия, я ждал ответа. В отличие от прошлого раза, я не считал, что надо мной потешаются, — наоборот, я с готовностью отдал бы столько тепла своего тела, сколько бы понадобилось.

Она дважды медленно покачала головой.

— He-а… Ничегошеньки!

Я, разумеется, ей не поверил. Но мне не хватило мужества заставить её сказать то, о чём ей говорить не хотелось.

— Я просто хотела ощутить правду и обыденность, которые ты мне даёшь.

— Ясно…

Впрочем, обладай я таким неуместным мужеством или не обладай, в тот момент мне не дано было узнать, что творилось у Сакуры на душе.

Потому что он выдался предательски неудачным.

Когда Сакура замолчала, у меня за спиной раздался рёв дикого зверя.

— Сакура-а!.. Приве… Ты?.. Сегодня?!

Я оттолкнул её на кровать — раздалось громкое «Ай!» — и обернулся. У двери стояла и смотрела на меня моя одноклассница, видом напоминавшая самого Сатану. Да и моё лицо наверняка свело судорогой. Попытавшись сбежать от подбирающейся ко мне госпожи лучшей подруги, я отступил назад и упёрся в кровать.